На Первом канале — подлинная история Кима Филби, аристократа, коммуниста и гения разведки. Ким Филби: на службе двух разведок

С. Бунтман ― Добрый вечер всем, Сергей Бунтман у микрофона, и мы открываем новый цикл программы «Дилетанты», потому что вышел новый номер журнала «Дилетант», номер 006, хорошо бы, конечно, чтобы этот номер был 007, но он совсем про другое будет, потому что он посвящен истории разведчиков, разведок, как бы их ни называли – разведчики, шпионы и кто угодно.

И я все думал, чем бы начать, вот таким ударным начать цикл передач – четыре, как всегда, у нас передачи посвященные одному и тому же номеру – и мне захотелось о такой потрясающей фигуре нашего ХХ века, который закончился, это Ким Филби. Фигура, про которую масса и рассказов, и масса всего, есть правда не менее интересная, чем все россказни про Кима Филби. И у нас в гостях Николай Долгополов, заместитель главного редактора «Российской газеты». Добрый вечер.

Н. Долгополов ― Добрый вечер.

С. Бунтман ― И автор книги о Киме Филби в «Жизни замечательных людей», и «Легендарные разведчики» в ЖЗЛ – это тоже книга Николая Долгополова. Так что, мы сейчас припадаем к первоисточнику. И попробуем сегодня так вот описать такую фигуру, как Ким Филби, и контекст, в котором он действовал, и кто это был.

Н. Долгополов ― Ну, что, я начну описывать?

С. Бунтман ― Конечно. Начинаем описывать. Начинаем портрет Кима Филби.

Н. Долгополов ― Вы знаете, это портрет очень симпатичного человека, потому что моя задача была такая: попробовать найти все-таки, не смотря ни на что, людей, которые знали Кима Филби, которые с ним встречались.

С. Бунтман ― По-настоящему, а не рассказывали, что…

Н. Долгополов ― Которые с ним встречались, которые с ним работали, которые были его – есть такое слово «кураторы», да? Люди, которые брали его под свою опеку, под свое крыло, помогали ему и его жене, Руфине Ивановне. И, может быть, была такая идея – найти хотя бы одного-двух учеников Кима Филби. И вот здесь я особенно преуспел – оказалось, что в учениках десяток или даже дюжина моих знакомых.

С. Бунтман ― Но настоящих учеников?

Н. Долгополов ― Настоящих учеников, которые действительно учились у Кима Филби. И Ким рассказывал всегда, что, вы знаете, я вообще-то здесь прожил в России полжизни. И вот это мне часто очень попадалось – полжизни. Как полжизни, когда он прожил 25 лет? И его спрашивали: почему полжизни? – Потому что это лучшая половина моей жизни, это то, к чему я стремился, это мое счастье. И особенно последние 18 лет, потому что я женился на женщине моей мечты, на Руфине. Руфина Ивановна Пухова, она теперь Филби, она здравствует, дай бог ей здоровья.

С. Бунтман ― Да, дай бог ей здоровья.

Н. Долгополов ― Иногда бывают какие-то сложности, сейчас все хорошо, и я рад, что она с нами, мы видимся, мы слышимся, мы перезваниваемся. И вот этот человек больше всего мне рассказал о своем Киме, это ее личный Ким, понимаете? Это Ким не наш, это Ким, которого вот так вот просто взять и подойти к нему нельзя.

С. Бунтман ― Но, вы знаете, вот человек, который гражданин другой страны, и всегда это мы смотрим на то, когда человек начинает работать в пользу совершенно другой страны. Вот в этом есть что-то для нас – на нас бы, на них, и так далее, в этом есть, какое-то нужно всегда объяснение: почему так человек поступает, в чем причины и в чем это кроется.

Н. Долгополов ― Вот самое интересное, что Ким работал на свою страну, и для меня это тоже было каким-то удивлением, пока я не раскопал некоторые документы, мне дали, пока я не увидел, что писал Ким в своих коротких записках, которые вот в этой книге, кстати, частично изданы. Вы знаете, Ким не был, как в нашем понятии таком, завербован, нет, это была совсем другая история, другая игра.

Ким пришел в Советскому Союзу, к России, к нам, сам. Боюсь такого high style и такого пафоса, но это действительно была его душевная мечта – быть с нами. Почему? Вот сейчас я попробую в этом разобраться и может быть, даже, убедить вас в том, что можно, наверное – я не знаю – работать на другую страну, не предавая свою собственную.

Ким говорил так, что, в жизни я давал одну клятву, эта клятва была дана в 32-м году, когда я поклялся (это действительно) работать на советскую разведку. Кому я изменял, давал ли я потом другие клятвы? Нет, я не давал никаких клятв. Что я сделал плохого для Англии? Я убил хоть одного англичанина? Ни единого. Да, погибли другие люди из других стран, это было действительно мое осознанное решение, особенно много – надо отдать должное Киму, он честно всегда говорил – погибло много албанцев, которые пытались высадиться через Италию и через другие страны и проникнуть в Тирану, да, но вот тут было, но ни одного англичанина не погибло – подчеркивал он.

А то, что сделал для нас Ким – вы знаете, если бы это сделал каждый из нас… ну, это невозможно. И каждый раз, когда его спрашивали, вот, Ким – он так в конце жизни даже говорил очень неважно по-русски – Руфина говорит: я виновата, потому что мы говорим по-английски, я быстрее выучила английский, чем он русский, так бывает.

С. Бунтман ― Да.

Н. Долгополов ― Каждый раз Ким с плохим русским произношением говорил с отличным радостным чувством: Прохоровка – это я. Потому что Ким сделал то, чего, к сожалению, не смогли сделать другие – он фактически выкрал – ну, будем говорить своими словами – именно выкрал план сражения у Прохоровки.

С. Бунтман ― А у кого?

Н. Долгополов ― У англичан, у своих. Англичане должны были бы этот план дать нам, как ближайшие наши друзья и союзники, но они этот план не давали. Они действительно делились частично своими планами с нашими разведчиками, но только частично. Давали только то, что нужно. А вот про то, что будет – но конечно они не знали, что это будет самая величайшая битва в истории Второй мировой войны, это будет величайшая танковая битва мира. Никто этого, конечно, не знал. Можно было предположить по скоплению немецких войск, и Ким предположил, что это будет самая важная битва, возможно, даже более серьезная, чем Сталинградская битва. И он похитил этот план, он передал его своим советским кураторам, и те с ужасом увидели, что ждет нашу страну. И всяческими ухищрениями, всяческими сложностями вот эту битву нашу оттягивали, оттягивали, оттягивали, для того чтобы подготовить новые танки, для того чтобы сделать более мощные снаряды, которые…

С. Бунтман ― Противотанковое оружие, да. Против новых танков.

Н. Долгополов ― Против новых танков. И главное, была огромная переброска войск, о которой немцы не догадывались. И вот, может быть, здесь, когда говорят, что, конечно же, разведка не выигрывает войны, она действительно не выигрывает войны, но эту битву она выиграла, во многом благодаря Киму.

С. Бунтман ― Я напоминаю, что Николай Долгополов у нас в гостях. Сразу у меня вопрос: почему к Филби относились с таким доверием, что сразу, например, сведения о Прохоровке, о скоплении, вот там как раз Курская дуга и вот эти все события, ключевые события, почему к нему относились с доверием таким? Потому что мы знаем события 41-го года и все донесения с массы сторон 41-го года, на многие из которых не обращали внимания. Что, изменилась ситуация?

Н. Долгополов ― Я хочу вас разочаровать – я сам был разочарован. К нему относились с недоверием.

С. Бунтман ― Так.

Н. Долгополов ― Это было для меня поразительно. Ну, как к такому великому человеку – действительно было видно всем – выдающемуся разведчику, ну, действительно, относились с недоверием. И то и дело в личном деле Кима Филби вставлялись маленькие листки, написанные аккуратным каллиграфическим женским почерком. Не буду называть фамилию – не надо, наверное, я думаю. Фамилия женщины, известная, она известная хорошая разведчица, работавшая нелегалом и легалом в разных странах, она фактически была одним из руководителей аналитического управления, которого еще не существовало, сектора.

И вот она, проанализировав все то, что делал Филби и его друзья – вовсе не четыре друга, как некоторые думают, а гораздо больше – «Кембриджская пятерка», это просто смешное название, которое мы употребляем для обозначения чего-то, а не для разговора о том, что было пять разведчиков.

С. Бунтман ― Поясните.

Н. Долгополов ― Конечно, говорят, вот, «Кембриджская пятерка». Это миф, понимаете? Это обозначение одной данности. Вот мы полагаем, что там было пять человек. А почему не семерка? Почему не девятка? А, может быть, Итонская пятерка? А, может быть, десятка?.. Никто не знает, сколько было этих разведчиков. Мы знаем пока пять. Пока. Может быть, придет время – будем знать других.

Ведь потихонечку выпал четвертый – Блант, и потом выпал пятый – вы знаете, на мой взгляд, конечно, самый сильный после Филби, абсолютно не известный Джон Кэрнкросс, который сделал очень много. Знаете, расставляя по местам, я вот для себя поставил ему номер 2. Не Маклейна, не Берджесса, и даже не Бланта, а Кэрнкросса.

И вот эта дама на основании того, что она видела, прочитала, проанализировала, она сказала, что, нет, это просто не может быть, чтобы люди, и особенно Филби, работали вот так. Они должны были давно попасться, они должны быть давно под колпаком. Сначала у нее было такое мнение. Может быть, их дезориентируют и подкидывают эту дезу, и она все это честно – я подчеркиваю, честно заблуждаясь – писала в своих донесениях, которые вставлялись в личное дело Кима.

Потом, когда проходил какой-то период, и все эти вещи подтверждались, то, что говорил Ким, это все вынималось из дела. Потом, вот вы упомянули один важный год – 40-41-й. Но вы знаете, что произошло в эти годы в Англии? В эти годы в Англии для советской разведки, как и, может быть, многих жителей Советского Союза, произошла просто большая катастрофа. Не мне вам рассказывать о чистках, которые были, а среди разведчиков, особенно среди нелегальных разведчиков, чистки были кошмарные. Среди резидентов, которые были там за границей, чистки были ужасные. Мало кто выжил. И вот Ким и его люди несколько лет ходили так, без привязи.

С. Бунтман ― А как они, кстати говоря, воспринимали вот такой поворот исторический, как 39-й год, пакт Риббентропа-Молотова?

Н. Долгополов ― Вот как они воспринимали? Они воспринимали так, как и должны были воспринимать люди, которые верили в советскую страну. Они считали, что это отсрочка, для того чтобы нам, России, СССР подняться. Они много на эту тему не рассуждали, кроме одного – Бланта. Вот Бланту это не понравилось.

Энтони Блант – я напомню – это родственник короля. Без шуток – родственник нынешней королевы, в конце концов, ну, там, не первая вода на киселе, но вторая, третья, и точно четвертая. Настоящий родственник, был потом хранителем королевских галерей. Это огромнейший пост. Был близким человеком, очень приближенным к королю.

И, кстати, когда его уже взяли фактически, его выпустили, потому что Блант знал о короле то, чего не знал никто. Он выполнял некоторые его деликатные поручения. И его выпустили, оставили спокойно умирать. Но спокойно не дали, потому что Тэтчер об этом обо всем рассказала, вопреки честному слову, в Парламенте, и Бланта затравили. Но дали умереть в своей постели. Не арестовали, что уже хорошо.

Так вот, отношение к Киму не всегда бывало таким хорошим. И лишь когда он рассказал об этой битве – хочется сказать, Куликовская, по значению, но это Курская дуга. Вы знаете, когда он поведал об этой битве, ему стали доверять. И доверяли, можно сказать, уже до конца войны. Хотя в личном деле дама писала, что: это предатели, изменники, не верьте этим людям. То есть, это для меня вот тот же самый знак вопроса, который я ставлю, когда я вижу какие-то глупые, совершенно непонятные, необъяснимые вещи. Но такое было.

С. Бунтман ― Скажите, пожалуйста, Ким Филби, вот в 30-е годы и в 40-е годы какие посты он занимал у себя в Англии?

Н. Долгополов ― Начало было очень трудным. Очень. И Ким в 32-м году был одним из тех людей, которые, уехав в Австрию из Англии, уже закончив Тринити-колледж, еще не будучи, скажем так, завербованным советской разведкой, он поехал в Австрию, для того чтобы помогать политическим эмигрантам, которые бежали из Германии. Я думаю, что тут его и приметили, и заметили. И вот здесь он не занимал никаких постов. Потом он вернулся к себе. Потом он встретился с прекрасной красивой женщиной, и эта красивая женщина долго с ним ходила, бродила – а Ким любил красивых женщин. Дама была замужем за англичанином, потом они вернулись в Англию, и она сказала Киму, что, Ким, мне кажется, что ты можешь сделать то, что хочешь, если я тебя познакомлю с одним человеком.

Ким понял, о чем идет речь, это был 32-й год – на скамейке сидел человек и читал газету. Она говорит: я тебя хочу попросить – подойти к этому человеку, читающему газету, он тебя ждет, он все о тебе знает. А я исчезаю из твоей жизни. И она исчезла.

И, вы знаете, это был Дейч, наш великий – теперь можно сказать так – великий советский разведчик. Судьба его сложилась ужасно неудачно – он погиб просто, когда его переправляли в Америку, потопили его судно.

Дейч очень откровенно поговорил с Кимом, предложив ему совершенно конкретно, без обиняков, работать на советскую разведку. И тогда с помощью советской разведки стала строиться линия поведения Кима, не легенда, а линия поведения.

С. Бунтман ― То есть, выстраивалась его внешняя жизнь.

Н. Долгополов ― Выстраивалось его будущее.

С. Бунтман ― Внешняя жизнь будущая.

Н. Долгополов ― Нет, не только внешняя, вся его жизнь выстраивалась под требования, пожелания советской разведки. Надо было немножечко отойти от тех профессий, которые у него были. Ну, что это за профессия раздавать помощь эмигрантам? Надо было уйти от коммунистов обязательно, и Ким это сделал, с треском порвав с компартией, в которой он никогда, как говорят, и не состоял – кто знает? Он никогда не общался со своими прошлыми друзьями-коммунистами и он потихонечку стал превращаться в журналиста стараниями – подчеркиваю – советской разведки. Сначала маленький журнал, но очень полезный, потому что он рассказывал об экономике Германии, и Ким познакомился даже с таким человеком, как посол Германии в Великобритании господин Риббентроп – мерзавец и подлец. Он ездил в Берлин, он завел там полезные связи. А потом, когда началась война в Испании, надо было Киму обязательно поехать туда.

С. Бунтман ― Но как, но куда, на какую сторону?..

Н. Долгополов ― На какую сторону и где – это решили тоже за него, и он согласился и сказал так: надо было поехать журналистом. Он был совершенно не известен, в отличие от нас с вами, да? Как журналист, он был никем.

С. Бунтман ― Или в отличие тогда от Кольцова.

Н. Долгополов ― Или в отличие от Эренбурга, который уже был в Испании и ясно, на какой стороне. И вот, вы знаете, он поехал туда, и тоже была история, как легендировать поездку фрилансера туда, в Испанию? Ну, это же невозможно – денег нет, молодой человек, отец живет далеко, не помогает.

И вот тогда был найден выход. Залегендировали такой факт, что у Кима Филби есть прекрасная библиотека, которую он продал – он действительно продал библиотеку – выручил деньги и на эти деньги он поехал вольным журналистом на сторону Франко, конечно.

С. Бунтман ― Конечно, он должен был попасть туда.

Н. Долгополов ― Он очень удачно туда попал. И вторая командировка его уже была от солидных двух английских газет лондонских – не особенно многие люди рвались туда ехать. Ему страшно повезло. Вообще он был везунчиком на каких-то этапах жизни. Человек, который должен был ехать, в последний момент отказался. И надо было закрывать брешь, надо было ехать к Франко. Кто поедет? И вдруг появляется Ким Филби, который говорит: а я уже был там, я знаю все.

С. Бунтман ― Это не наши спровоцировали, что отказался?..

Н. Долгополов ― Нет-нет.

С. Бунтман ― Это было стечение обстоятельств?

Н. Долгополов ― Это было счастливое стечение обстоятельств, которых было немало в жизни Кима Филби.

И Филби едет в Испанию, но, вы знаете, и опять совершенная какая-то фантастика. Я когда это читал в британской прессе, вот честно скажу, не верил я этому. Но мне об этом рассказала Руфина Ивановна. Что это было? Ким садится в машину, открытый грузовик, и рядом с ним 6-7 человек. Вот он сидит рядом с шофером, как бы наверху около кабинки, и они едут. Они устали, им захотелось покурить, они остановились, вышли покурили, и все сели на свои места, кроме Кима. Что-то случилось, и в голове перещелкнуло: не хочется здесь сидеть на этом месте около шофера.

С. Бунтман ― Бывает. Бывает такое, да.

Н. Долгополов ― И он сел на другое место. Машина поехала, и все бы было хорошо, если бы не началась бомбежка. Все почти люди, сидевшие в машине, особенно тот человек, естественно, который сел на место Кима, был убит. Ким не пострадал.

И вот я вижу такое божье знамение, которое его благословило: может быть, надо делать, надо работать. И Ким говорит: что меня осенило, почему я, никогда этого не зная, не задумываясь, но это было так. И вот таких вещей, к счастью, было очень много. И Ким очень удачно исчезал, появлялся в самые нужные моменты, в самые нужные места, встречался с самыми нужными людьми. Какие-то промахи свои он обращал в выигрыши какие-то.

Например, вот вы спрашиваете, как дальше сложилась судьба. Дальше сложилась судьба очень интересно. Берджесс его пытался, естественно, уже по заданию советской разведки, без всяких может быть – не может быть, по суровому заданию советской разведки пытался его засунуть в 39-40-м году после того, как Ким Филби получил орден из рук Каудильо Франко, он его пытался засунуть в разведку британскую.

И все обещали-обещали-обещали – не вышло, не взяли. И вдруг дело Кима попадает на глаза одному из бывших старинных друзей его отца. У нас сказали бы – блат, да? Но это был совсем не блат, потому что Вивиан, который возглавлял отдел очень важный SIS (Secret Intelligence Service), он почитал биографию, биография его очень понравилась, во-первых. Во-вторых, это был знакомый ему человек, потому что он дружил с его папой когда-то в молодости. И в третьих, это был опытный человек, который два раза прошел фронт, который был на войне и который был просто умен.

Он вызвал его на собеседование, Ким его блестяще прошел, и он попал в разведку.

Было интересно, когда книга Кима Филби печаталась, мне дали для того, чтобы, может быть, показать какие-то новые документы, саму биографию Кима Филби, написанную на английском языке. Я говорю: ну, это же на английском, как же я успею перевести за две недели до выпуска книги? Но Ким был англичанином, он писал на английском.

Короче говоря, с помощью ребят из Службы внешней разведки, из ее пресс-бюро, вот они переводили, и я переводил, и я им страшно благодарен, мы успели это перевести. Это был очень простой текст, потому что Ким писал для нас, для русских. И вот он рассказывал о своей службе, о своих первых шагах. Я бы сказал, что, конечно, это полная остроумия книга о том, как дилетант – он себя считал дилетантом – быстро шаг за шагом сделал карьеру в английской разведке и из дилетанта он становился настоящим профи.

С. Бунтман ― Но вот как Ким Филби становился настоящим профессионалом, как в дальнейшем сложилась его судьба, и с вашими вопросами, которые приходят - +7-985-970-45-45. Вместе с Николаем Долгополовым мы продолжим программу «Дилетанты» через 5 минут.

С. Бунтман ― Мы продолжаем программу «Дилетанты». Я еще вам напомню, что у нас до 22 июня – с 9 мая мы это начали – мы присоединились к проекту «Аргументов и фактов» «Детская книга войны», которую, мало того, что издали «Аргументы и факты», но еще и записали голосами актеров, не только актеров, известных людей. И мы последовательно вам даем послушать фрагменты. А полностью на сайте «Аргументов и фактов» вы можете послушать. И сегодня в конце этой программы дневник Саши Колесниковой будет читать Ирина Роднина, фрагмент из этого дневника. Но вы уже давно слушаете, я думаю, что вы в курсе этой замечательной книги.

Но сейчас вместе с Николаем Долгополовым, заместителем главного редактора «Российской газеты» и автором книг как «Ким Филби», наш сегодняшний герой, так еще и «Легендарные разведчики» у нас есть эти книги. О, «Абель-Фишер», у нас еще и «Вартанян». То есть, у вас целая уже галерея разведчиков есть и именно в «Жизни замечательных людей».

Кстати, два слова буквально: как вы относитесь к фильму «Шпионский мост»?

Н. Долгополов ― Вы знаете, по-разному. Просто по-разному. Это действительно такая тема, для меня интересная. В то время, когда вышел фильм, еще была жива подруга, друг нашей семьи, царство ей небесное, Лидия Борисовна Боярская, это приемная дочь полковника Абеля-Фишера.

С. Бунтман ― Да.

Н. Долгополов ― Мы у нее дома бывали всегда, на даче вместе с женой, справляли дни рождения – и ее тоже, и Вильяма Генриховича. Я ее спрашиваю: Лидия Борисовна, вы смотрели этот фильм? Она посмотрела этот фильм, позвонила, говорит: Николай Михайлович, прекрасно, мне все очень понравилось, особенно мне понравился актер, который играл дядю Вилли. Вы знаете, мне кажется, что он может получить Оскара. Знаете, сколько ей лет? Ей 92 года.

С. Бунтман ― Потрясающе.

Н. Долгополов ― Она умерла вот недавно на 93-м году. Я нашел дочку – это совершенно серьезно – Джеймса Донована, и она ответила письменно на вопрос: как вам понравился этот фильм? И дочка ответила так: мне очень понравился этот фильм, и мне очень понравился Хэнкс, который сыграл моего папу. Но я думаю, что актер, который сыграл его подзащитного, русского полковника, действительно заслуживает того, чтобы получить Оскара.

И фильм получил Оскара.

Если отбросить вот всю ту чушь, которую показывали про страну под названием ГДР, если выбросить сцены ограбления адвоката Донована…

С. Бунтман ― Да, там очень такая странная сцена, да.

Н. Долгополов ― … то фильм мне понравился.

С. Бунтман ― Это интересный фильм, и действительно, актер совершенно замечательный.

Н. Долгополов ― И достойный, правда?

С. Бунтман ― Абсолютно.

Н. Долгополов ― Знаете, кого он играет вообще всегда?

С. Бунтман ― Кого?

Н. Долгополов ― Это известная история, он играет всегда одни и те же роли в драматических театрах Шотландии и Англии, он играет только роли в пьесах Шекспира.

С. Бунтман ― Абсолютно шекспировский актер.

Н. Долгополов ― И вот здесь он сыграл роль абсолютно не шекспировскую, но по своей драме, по звучанию, по тому, как он показал вот этого несчастного, замученного и в то же время гордого, честного, верного себе и родине человека – вы знаете, извините, я скажу такое слово, может быть, оно кому-то не нравится, а мне нравится – патриота по фамилии Абель, мне это здорово понравилось.

И вот еще, знаете, в жизни что было интересно? Донован спрашивал Абеля все время, постоянно: скажите, полковник, как ваша настоящая фамилия? И однажды Абель, который сидел курил, он сидел такой, chain smoke – курил одну за другой, он говорит: это поможет делу? Он говорит: нет, это просто так для интереса. – Тогда моя фамилия Абель.

С. Бунтман ― Вот это «поможет делу» и фраза, которая повторяется в фильме: а это поможет?

Н. Долгополов ― Да.

С. Бунтман ― Это у нас фраза, которая разошлась уже мемом сейчас, по всему миру разошлась: А почему не беспокоитесь? – А это поможет? Вот это замечательно.

Н. Долгополов ― Да, да.

С. Бунтман ― Я помню, как Абель, мы его увидели в начале перед фильмом «Мертвый сезон».

Н. Долгополов ― Да.

С. Бунтман ― И многие смотрели для этого. Я помню, мой папа мне просто показал тогда – вот это Абель – он показал мне. Вот когда вступление к фильму было документальное.

Н. Долгополов ― Я помню.

С. Бунтман ― Но это было потрясение, когда…

Н. Долгополов ― Я сидел в зале, потому что мой папа дружил со сценаристом этого фильма – был такое Вайншток – может, вы помните.

С. Бунтман ― Да. Конечно.

Н. Долгополов ― Который поставил «Дети капитана Гранта»…

С. Бунтман ― Да, да. «Остров сокровищ».

Н. Долгополов ― Да. И он очень подружился с Абелем, как это ни странно, человек сугубо штатский, такой весь в хохмах всегда, весь такой несколько ироничный и суровый такой, очень педантичный Абель, они подружились.

И здесь очень был интересный момент. Вот то, чем славился Ким Филби, и то, чем славился Абель. Вайншток тяжело заболел, его положили в Склиф, а потом началась у него еще более тяжелая болезнь, его положили в реанимацию. А потом там начался грипп, и больницу закрыли. И вдруг все люди, которые приходят в палату к Вайнштоку, видят, что у него сидит седой человек, с редкой такой причесочкой, ну, лысоватый, очень скромно одетый. У него две бутылки сока, у него даже – он купил ему, это была зима – апельсины, и он с ним мирно разговаривает. И никто даже не подошел – ну, сидит человек…

И потом начался разбор: а кто этот человек? Как он прошел через все кордоны? Почему вы его пустили? – Мы его пустили, потому что мы думали, что это доктор, который делал этому кинематографисту операцию. – Но нет, это не так. – А мы думали, что это доктор с первого этажа. – А мы думали, что это человек, которому сам директор больницы разрешил это посещение.

Это был Абель, понимаете? Вот как и Ким Филби, это был человек, который действительно, извините, проходит сквозь стену.

С. Бунтман ― Да.

Н. Долгополов ― Вот такая была плеяда.

С. Бунтман ― И это здесь в абсолютно каких-то дружеских и потрясающих человеческих целях, когда это делает…

Н. Долгополов ― Ну, да.

С. Бунтман ― Это замечательно. Это замечательный эпизод, который вы рассказали.

Вернемся к Киму Филби. Здесь его вот шаги начались, конец 30-х – 40-е годы. Здесь нам пишут: «А я все-таки не понял, как он достал план и у кого он достал, - Юрий нам пишет, - план сражения под Прохоровкой?»

Н. Долгополов ― Он выкрал тот план, который был у английской разведки.

С. Бунтман ― Который английская разведка сумела добыть.

Н. Долгополов ― Английская разведка работала очень хорошо. Тут не надо каких-то делать глупостей, что, вот, англичане спали, сидели – ничего подобного. Они работали очень здорово, но плодами своей работы не делились. Как не делились, скажем, плодами атомной разведки. Ну, абсолютно ничего не рассказывали.

С. Бунтман ― Ну, и Советский Союз тоже не очень делился.

Н. Долгополов ― Да, не очень делился.

С. Бунтман ― Это вообще не принято.

Н. Долгополов ― А знаете почему он не делился? Потому что делиться было нечем до 43-го года. Работы начались настоящие в 43-м году, к сожалению, так поздно. И поэтому пришлось вот такую кучу разведчиков гнать, забрасывать, вербовать, потому что была с нуля начата работа, отставание было лет двадцать, а отстали всего на четыре года.

С. Бунтман ― Вся система была разрушена в 30-х.

Н. Долгополов ― Вся система была разрушена абсолютно в 30-х плюс…

С. Бунтман ― Так же, как и дипломатическая система.

Н. Долгополов ― И так же, как часть разведывательной системы. И плюс к этому – огромная часть территории оккупирована, заводы в другие стороны северные выехали, было ужасно, ничего нельзя было делать. Начинали с жуткого нуля, с такого страшного нуля, что вот когда я вот так смотрел, изучал, скажем, мне вообще было непонятно, как догнали и как сделали.

И вот роль Филби в этом тоже определенная есть, он и его соратники – вообще, вы знаете, кто первый сказал об атомной бомбе? Это первые сказали два человека. Так считается в разведке, что если двое параллельно говорят об одном и том же, то вообще в этом что-то есть.

Первый сказал Маклин, это соратник Филби и друг его тогдашний, а второй был Кэрнкросс. Но Кэрнкросс был технически неграмотный человек, его не научили не то что снимать какие-то кадры каким-то маленьким американским аппаратом, его не научили водить машину. Вот он был такой, понимаете? Ну, бывают такие люди.

Но он прекрасно и без помощи чьей-то выкрадывал материалы ночью, встречался с советским резидентом, давал тому все эти материалы, тот их переснимал и отправлял в Москву. Вот так в Москву попал один очень важный доклад, он так и называется «Доклад урановой комиссии лорда Хэнки». Лорд Хэнки – это был человек, который руководил всеми этими работами по производству атомной бомбы и, по крайней мере, их координировал.

Доклад был похищен у Хэнки, и уже в сентябре 41-го года был в Москве. Но тогда на него, когда немцы стояли в Химках, но было не до доклада, было не до того, чтобы что-то созидать, делать. Да, что-то было, все, отогнали немножечко, потом 42-й год, потом 43-й. И вот, в 43-м в конце уже началась большая-большая работа. И огромную помощь оказал Ким Филби и его агенты, его друзья.

Я их даже агентами не хочу называть, это были друзья. Потому что агенты – это те, которые берут деньги, а у Филби никто из его ближайших друзей денег не брал. И все говорили, что, нет, не нужно, нет, спасибо. И лишь когда уже был в Москве Берджесс, когда в Москве был Маклейн сбежавший, когда было понятно, что Кэрнкросса сейчас посадят, вот сейчас – но его не посадили, а ему предложили деньги. Он сказал: я возьму в первый и последний раз, потому что действительно у меня аховое положение, я должен уехать из Англии. И он уехал, и его не тронули.

С. Бунтман ― Я бы хотел воспользоваться случаем, потому что вот вы подробности и ход жизни Кима Филби, вы прочтете книжку, вы какие-то энциклопедические сведения почерпнете. Я бы хотел сейчас остановиться на некоторых ключевых моментах вот для меня, чтобы понять этого человека. Вот как Ким Филби, который всю сознательную жизнь работал на Советский Союз, как он отнесся к осуждению Сталина, к десталинизации в Советском Союзе, которая сокрушила очень многих и заставила задуматься о том, что здесь все совсем не так?

Н. Долгополов ― Я задавал этот вопрос очень уважаемому человеку в разведке, он проходит, к сожалению, без имени в этой книге, он в то время, когда книга писалась, занимал большие посты очень, и главное даже не в этом во всем. Он был одним из тех, кто помогал Киму Филби, когда Ким был в Москве. Это был один из самых дружелюбных и приятных помощников Кима Филби, который, что редко бывает, сам на меня вышел и предложил свои услуги, сказав, что единственное, что он не может сказать, маленькую вещь одну – свою фамилию. Ну, мы так решили – не надо.

И он ко мне приезжал, представляете? В мою редакцию, и вот он сидел со мной, часами рассказывал массу интересных вещей. И вот он мне сказал – вот я тоже об том думал, я его об этом спросил – а он сказал мне так: вы знаете, а для Кима не важно было, что он служит Сталину, или что он служит Хрущеву, может быть, он об этом не задумывался. Он служил делу. Я говорю: он что, был такой верный? Он же не был коммунистом, в конце концов. – Знаете, он служил не коммунизму, он служил не «изму», не человеку, он служил стране, которую он любил и которой он дал клятву служить. И вот здесь, понимаете, судьба – это надо абсолютно обязательно отметить – сыграла с ним злую такую шутку. Ведь он попал в СССР, ну, не попал, а сбежал, скажем так, в СССР, его вывезли в самый такой сокрушительный для СССР момент, когда Хрущев ушел, Брежнев пришел, Карибский кризис начался…

С. Бунтман ― Карибский кризис уже прошел при Хрущеве.

Н. Долгополов ― Да. Но тогда это все кипело, бурлило, отношения с американцами, неверие в американцев, презрение к иностранцам, жуткая подозрительность, и вот в этот момент возвращается или приходит Филби.

И Филби не используют так, как его должны были использовать. Он был горячим, понимаете? Он был оттуда, с холода, он знал все и всех, он мог рассказать очень много. А вместо того, чтобы его использовать на 100%, ему дали бумагу, и он сидел и часами писал, писал, писал. И я не рискну сказать, что все, что он писал, моментально использовалось. У меня такого впечатления не создалось.

Потом это использовалось, потом, как мне рассказывали – я не имею права смотреть такие вещи – это было издано как учебники, потом, опять-таки, потом ему дали возможность набрать группы учеников, которые хорошо знали английский и которые с ним занимались. И он этим ребятам, по их словам, передавал какие-то фантастические знания.

Филби был, во-первых, офицером эмиграционной службы. Он смотрел, что привезли эти русские на таможне. Это были, сейчас бы мы назвали, ролевые игры. Он допрашивал русских разведчиков, которые попались. Они допрашивали его, перебежчика. То есть, это все давало, как мне эти говорили ребята, гораздо больше пользы, чем, может быть, то, чему их старательно обучали, потому что это был настоящий англичанин-разведчик.

С. Бунтман ― Ну, да. И он прекрасно знал ситуацию, и что в этой ситуации, знал реакции человека, реакции человека на ответы, а не заготовленные по инструкции.

Н. Долгополов ― Да. И вы знаете, вы действительно этот вопрос затронули очень больной. Для меня – вот тоже я думаю: боже мой, если бы сразу вот, понимаете, 63-й год – и пошел. Но прошло несколько лет, прежде чем вспомнили, опомнились, привлекли, наградили, стали с почетом приглашать на свои собрания. И Филби – это тоже есть в книжке, я об этом пишу откровенно – и Филби, он однажды впервые пришел в штаб-квартиру тогда еще советской разведки и сказал, что, вот я был во многих штаб-квартирах разведок разных стран – это первый раз, когда я в штаб-квартире моей родной разведки.

С. Бунтман ― Ну, да, которая с 32-го года уже.

Н. Долгополов ― Нет-нет, это почему было? Что в первый раз он здесь. Это был такой явный упрек. И с этого Филби начал свою речь. Люди сначала зашелестели, там, забурчали, а потом зааплодировали.

С. Бунтман ― Ну, да.

Н. Долгополов ― Они поняли, что человек заслуживает. И я скажу, действительно, что он заслужил, и надо отдать должное, вот Филби чтили, ухаживали за ним, обслуживали его даже с большим пиететом, чем иных генералов. И он не был никаким чином воинским в отличие, скажем, от Джорджа Блейка, другого разведчика. Джордж Блейк, он живет до сих пор, и дальше будет жить, дай бог. Ему 92 с лишним года. Это полковник Службы внешней разведки России. Официально полковник. Филби не был вот таким, но его вознесли на такой пьедестал, что уже трудно поднять его было выше. И Руфина Ивановна говорила: боже мой, как нам помогали и прочее, и прочее.

С. Бунтман ― Руфина Ивановна замечательно все держит дома так же, как было. Это живой музей и не музей.

Н. Долгополов ― И все-таки это не музей.

С. Бунтман ― Не музей, судя по тому, что вы рассказываете, это живая квартира.

Н. Долгополов ― Я пришел, мне говорят: вот вам придется ездить только к Руфине Ивановне. Я говорю: ну, тяжело мне, когда, я же работаю. Ночью? А она живет там-то и там-то. Я говорю: не может быть! Это напротив моего дома – ну, 200-250 метров, ну, правда, не больше. И очень легко я к ней ходил.

И я когда первый раз пришел, я вижу – она что-то там пошла чай делать. И потом она говорит: ну, вы садитесь. И я сел, и я понял, что сел не туда. Она говорит: вы знаете, это стул Кима. А вы знаете, что это за стул? Я говорю: нет. – А вот включите радио. Я говорю: это старинный приемник «Фестиваль». – Вы включите. Я включаю – и там BBC на английском. Она говорит: каждый день, каждое утро начиналось с радио, Ким слушал BBC. Он оставался англичанином, он все знал, что происходит там, он слушал BBC, он читал английские газеты, которые ему специально присылали, и ночами – у него была очень часто бессонница – и он тоже слушал BBC. Сидел курил одну за другой, сидел и иногда, когда и Руфина не спала, разговаривал с ней. Но вот это радио меня потрясло, понимаете?

С. Бунтман ― Нет, Филби не жил в особняке на Гагаринском, это не Филби был там.

Н. Долгополов ― Нет, нет. Мы не будем говорить, где он жил, но там он не жил.

С. Бунтман ― Это совсем другая история. Это вы имеете в виду тот особняк, где сейчас представительство Абхазии. Спасибо, кто его отреставрировал, кстати говоря.

Спасибо большое. Читайте книжки, и выясняйте, и попробуйте понять, попробуйте прочувствовать эту историю. Это история удивительная, и поучительная, и история страстная. Точно так же, как Николай Долгополов о ней рассказывал сейчас. Спасибо большое.

Н. Долгополов ― Спасибо вам.

С. Бунтман ― Это была программа «Дилетанты», наша еженедельная передача.

Вот короткий отрывок из книги. Из 23 героев мы выбрали Кима Филби.

Сам Филби, которого иногда спрашивали, что же из сделанного в своей жизни советского разведчика он считает главным, отвечал одним словом "Прохоровка". И я обратился за объяснением к его жене - Руфине Пуховой-Филби.

Да и всегда, волнуясь, отвечал на этот вопрос по-русски: "Прохоровка, Прохоровка". Повторял: "Прохоровка - это же я". Никогда и нигде себя не выпячивал, но здесь свершенным гордился.

Без сомнения Филби имел в виду сведения, переданные им о подготовке немцев к Великой танковой битве на Курской дуге. Она была выиграна, переломив ход войны, и благодаря Филби. Советское командование поступило так, как советовала разведка.

Англичанин Гарольд Адриан Рассел Филби, известный всему, без преувеличения, миру под именем Ким, был великим советским разведчиком. За 23 года, что пишу о разведке, мне не приходилось встречать примеров того, чтобы иностранец, да еще представитель высшего света, столько совершил для нашей страны. Возможно, были люди даже более самоотверженные, но их отдача и принесенный результат никак не соотнести с тем, чего добился Филби, лишь поворотом изменчивой судьбы не ставший руководителем Сикрет Интеллидженс Сервис - одной из самых сильных, квалифицированных и агрессивных спецслужб мира.

Ким передал множество бесценных материалов. А когда в начале 1950-х он трудился представителем СИС в Вашингтоне, то сами американцы и англичане потом признавались: "Лучше бы мы вообще ничего не делали. Советы знали о нас абсолютно все".

Во время войны Филби впервые получил доступ к дешифрованным англичанами телеграммам Абвера. Он же одним из первых сообщил о секретных переговорах его главы - немецкого адмирала Канариса с англичанами, о точных сроках приезда адмирала в Испанию. Ким, вроде бы с согласия начальства, выработал план уничтожения Канариса, который его лондонское руководство неожиданно отвергло. Ким заподозрил, что СИС играла с руководителем Абвера в свою игру.

В одном из редких телеинтервью Филби признавался: "Если бы мне пришлось повторить все сначала, я бы начал так, как начал, и даже лучше". Фото: Из книги "Легендарные разведчики"

Расстрелянный Гитлером в 1944-м адмирал подкидывал британцам информацию, выгодную группе лиц, задумавших физически уничтожить фюрера, прекратить войну с США и Великобританией, сосредоточив все усилия на схватке с СССР. И Канарис с его разбросанной по свету немецкой агентурой оставался связующим звеном между недовольными Гитлером генералами и нашими тогдашними союзниками. Поимка или убийство адмирала были невыгодны британцам.

Филби удалось добыть и документы, в которых сообщалось о послевоенных планах англичан. А они были таковы: не мешкая, уже во время войны, исход которой был ясен, приступить к работе против СССР. Инициатором создателя в СИС специального отдела по борьбе с Советским Союзом был покровитель Филби Виктор Вивиан.

Первые же донесения Кима об этих планах были восприняты в Москве с тревогой. Филби даже не давали задания достать все эти документы, просили хотя бы известить об их содержании. И Ким в очередной раз сделал невозможное. Опытнейший разведчик Вивиан приводил примеры, какими методами бороться против советской разведки, как посеять вражду между СССР и коммунистическими партиями Запада, как путем дезинформации расколоть и настроить против Советского Союза международное коммунистическое движение. Все эти документы хранились в секретнейшей папке, которая так и называлась "Документы Вивиана".

Но Филби переиграл друга семьи - Вивиана, так трогательно опекавшего его и проложившего Киму путь на самые верхние ступени служебной лестницы. В Москве присланные Филби "Документы Вивиана" изучали с особой тщательностью. Как это помогло и в дальнейшем, и еще во время войны. Филби собирал данные об агентах, забрасываемых Англией в самые разные страны.

В американских источниках промелькнули сведения о связях Филби, постоянно работавшим представителем СИС в Вашингтоне, с другим легендарным советским разведчиком - нелегалом Вильямом Фишером - полковником Рудольфом Абелем. Но и с ним, видимо, знакомому Филби еще по работе в довоенной Англии, встречались вдали от американской столицы, предположительно на территории Канады. Надо признать, большой дружбы между двумя столпами не возникло. Фишер был аскетичен и строг. А Филби в этом плане виделся, в том числе и его визави, типичным антиподом. Но совместным усилиям двух оказавшихся в Штатах разведчиков это никак не мешало.

Кое-кто из друзей Кима, на СССР вместе с ним работавший, со временем сошли с дистанции. Филби же оставался с нами всегда. Больше 45 лет работы на Советский Союз - и далеко от СССР, а потом 25 лет в Москве, которая превратилась в родной дом. 1946-й показал, что никаких подозрений по поводу Филби у англичан не возникало. Он был награжден OBE - Орденом Британской империи. Несколько кощунственно сравнивать его с орденом Ленина, которым тоже наградили Филби, но суть понятна. Награда и последующие торжества в Букингемском дворце еще больше повысили акции Филби.

Руфина Ивановна в разговорах со мной вспоминала. Ким был очень обижен на сбежавшего в Москву Гая Берджесса. Маклин послушался Филби, спасал жизнь, ускользнул, спасся от неминуемого ареста. Зачем остался в Москве Берджесс? Ведь если бы не его исчезновение, Филби, он в это верил твердо, мог работать и работать. Подозрения, расследования, и Филби удалось остаться на свободе, даже получить работу журналиста в Бейруте. Но в 1963-м ему пришлось бежать оттуда на советском сухогрузе.

Источник: Программа Игоря Прокопенко "Военная тайна" от 19.08.13. Эпизод 7.

Неувядаемой славой покрыл себя русский солдат в этой битве, однако мало кто знает, что успех Красной армии не в последнюю очередь зависел и от наших разведчиков.

Немецкий генерал Альфред Йодль на Нюрнбергской процессе говорил, что операция Циатдель провалилась только потому, что сведения о ней в Москве появились даже раньше, чем на его письменном столе.

Малоизвестные подробности этой битвы гигантов в историческом расследовании Валентины Поляковой:

"Это чудо немецкой техники времен Второй мировой - шифровальная машина Энигма.

В 1941 году англичанам удалось захватить ее целой и невредимой с немецкой подлодки U-110, которую они торпедировали. Именно благодаря этой шифровальной машине англичане узнали секретный код, которым пользовались в Вермахте.

С помощью этого кода британские спецслужбы имели доступ ко всем сообщениям Верховного командования Вермахта и даже самого Гитлера.

"Одно из первых сообщений насчет грядущей Куской битвы поступило как раз от Кернкросса вот через немецкий отчет где было расписано и войска какие применяются и расположение там аэродромов..."

В практике спецслужб существует негласное правило - информация только тогда считается достоверной, когда получена из нескольких источников. Сведения о том, что немцы готовят какую-то масштабную операцию поступали и от партизан и от военной контрразведки.

Одно из важных сообщений отправил реальный русский Штирлиц - наш разведчик Николай Кузнецов. В годы войны под именем немецкого офицера Пауля Зиберта он работал под прикрытием сотрудника тайной немецкой полиции. Был вхож в офицерские круги Вермахта, спецслужб и высших чиновников оккупационных властей. Информация от Кузнецова поступала, что называется из первых рук.

"Вдруг пришли новые данные от того же Кузнецова: оказывается немцы перебрасываются из Африки диковинные, абсолютно не похожие ни на что другое не виданные за несколько лет войны в России войска. Это были танки какого-то песочного цвета. Это были солдаты и офицеры в гимнастерках совершенно необычного покроя. Как будто они где-то должны были лежать в песках. Командование советское поняло, что идет переброска армий из далекой Африки.

3 мая 1943 года в Мюнхене на совещании состоялось первое обсуждение плана операции Цитадель. Ее подготовкой руководил лично Гитлер.

"Общий замысел Цитадели был следующим: в районе Курска, с юга и севера - южнее Орла и севернее Белгорода должны были быть собраны две мощные ударные группировки. Перейдя в наступление, они примерно должны были встретиться на пятые - седьмые сутки, в зависимости от плана.... э-э-э... должны были встретиться восточнее Курска, замкнув кольцо вокруг войск двух фронтов - Центрального и Воронежского."

Москва, Кремль, 12 апреля 1943 года. В этот день на стол Сталина лег только что переведенный точный текст директивы номер шесть немецкого Верховного командования. Под этим документом стояли подписи всех служб Вермахта. Не было только главной - Гитлера. Эта директива называлась - "О плане операции Цитадель". Гитлер подпишет его только через три дня. То есть через три дня после того, как с текстом ознакомится его главный противник.

Такого военная история еще не знала!

"Советская сторона 12 апреля на совещании в Кремле приняла предварительные решения о переходе к стратегической обороне в районе Курского выступа. 15 апреля Гитлер подписал приказ о проведении наступательной операции в районе Курской дуги под кодовым наименованием Цитадель."

Но важны были не только даты и число наступающих войск. Намного серьезнее были сведения о тактико-технических характеристиках новейшей немецкой техники.

В секретной информации от Кернкросса были данные по мощности, маневренности и броне-защите боевых машин. Разведчик сообщал о результатах последних испытаний на немецких полигонах, сведения о толщине брони и составе стали новейших немецких Тигров и Пантер уже в апреле 1943 поступило в СССР.

Советская сторона получила возможность принять экстренные меры для разработки новых вооружений.

"Были даже переданы точные сведения какой будет толщина брони и какие будут снаряды, который будут пробивать нашу Советскую броню при помощи самоходных установок Фердинанд. Отдадим должное уже нашей военной промышленности - пошли на резкое утолщение Советских танков и сделали наши бронебойные снаряды еще более мощными.

И сигнал был дан, но с Советской стороны. Наши войска атаковали первыми.

"Это был такой мощный удар по немецким позициям, что немцы просто ошалели. Много потерь. Артиллерия била точно в цель. Немцы были деморализованы. Их поднимали в атаку буквально уже офицеры с пистолетами в руках."

Сейчас о событиях 70-летней давности здесь напоминает этот исторический монумент - на вечном постаменте наша легендарная T-34 сминает немецкие танки. На мраморных барельефах фамилии павших на Огненной дуге. Здесь у мемориального комплекса даже в будничные дни всегда многолюдно. Но сегодня сложно представить, что в 1943 буквально каждый сантиметр этой земли плавился под шквальным огнем. Посмотрите на эти кадры хроники сражения: танки с обеих сторон идут друг на друга сплошной лавиной. Следом атакует пехота и бьет артиллерия. Бои не утихали ни днем, ни ночью.

"Воронежский фронт дрался героически и командующий Воронежским фронтом... Это удача что именно Ватутин здесь был, его ведь называли в своей среде шахматистом. Он сумел в этот тяжелейший период удержать оборону, удержать ударные клинья Майнштейна, но теми силами и средствами, которые не были предназначены для борьбы с превосходящим... качественно превосходящим противником.

Высокие потери, которые немцы понесли, меньше чем мы, но тем не менее очень высокие потери, которые они понесли в технике, и особенно в людях, но возможности Красной Армии и Вермахта сравнялись."

"Ким об этом очень любил даже вспоминать, хотя он не любил никаких разговоров о своих подвигах, о совершенном. Здесь он всегда говорил одно и тоже. И так и не выучивший очень хорошо русского языка Ким воодушевлялся и говорил на русском: Прохоровка, Прохоровка, деревня Прохоровка. Вот здесь он считал, что больше всего принес пользы. Потому что он спас больше всего жизней именно здесь."

За информацию о подготовке операции Цитадель Советский разведчик Джон Кернкросс был награжден орденом Боевого Красного знамени - высшей военной наградой. Орден секретно доставили в Лондон и вручили Кернкроссу на явочной квартире.

"Связник Крешон, под таким псевдонимом действовал один из Советских чекистов вручил ему, прикрепил орден к лацкану пиджака, поздравил, зачитал Указ, дал покрасоваться в этом ордене, тотчас снял с него орден, положил в коробочку и коробочка была отправлена в Москву. И Вы знаете, очень интересно, один из моих собеседников, рассказывавший мне о Филби, и о его великих сподвижниках, поведал такую деталь - в деле Кернкросса, который он смотрел до сих пор хранится вот эта самая коробочка, с этим самым орденом."

Кернкросс работал на Советскую разведку до начала 50-х годов. Спустя много лет он сам признается в этом на допросе в Лондоне. Но англичане не станут сажать его за решетку - ведь он боролся с фашизмом.

Игорь Прокопенко: "Огненная дуга - именно так впоследствии назовут сражение на Курской дуге. И далась нам эта победа поистине невероятной ценой. Лишь только недавно стали известны истинные масштабы жертв этой битвы: мы потеряли убитыми и ранеными около миллиона Советских солдат и офицеров. Вечная слава погибшим, всем кто попал в эти чудовищные жернова истории и не запятнал великое имя Советского солдата."

«СЛУЖУ РОССИИ ПОЛВЕКА»

Ким Филби

Англичанин Гарольд Адриан Рассел Филби, известный всему миру под именем Ким, был советским разведчиком. За двадцать с лишним лет, что я пишу о разведке, мне не приходилось встречать других примеров того, чтобы иностранец, да еще представитель высшего света, столько сделал для нашей страны. Возможно, были люди и более самоотверженные, но их вклад в нашу победу во Второй мировой войне не сопоставим с тем, что совершил Филби, едва не ставший руководителем Сикрет интеллидженс сервис - одной из самых сильных спецслужб мира.

Кто знает, возможно, где-то в архивах хранятся дела советских, российских агентов, которые сделали еще больше. Один из моих героев - легальных разведчиков намекал перед смертью, что был, да и сейчас есть такой агент. «Эх, если б ты знал, Колька!..» Он называл этого человека то Вожаком, то Монолитом. Но может быть, он ошибался или, как это бывает, мистифицировал? Пока же мы не знаем разведчика-иностранца, равного Филби. Недаром же так сложно, долго, муторно и буквально по крупицам рассекречиваются его дела.

Своим главным успехом в разведке Ким Филби считал добытую им в 1942–1943 годах информацию о планировавшемся немцами наступлении под Курском, получившем название операция «Цитадель». Как известно, кровопролитной Курской битвой завершился коренной перелом в Великой Отечественной войне, начатый сражением под Сталинградом, и стратегическая инициатива окончательно перешла к Красной армии.

В моей книге «Ким Филби» представлено несколько его донесений, рассекреченных летом 2011 года. Среди них информация о перелете из Германии в Англию видного нациста Рудольфа Гесса, сведения о диверсионной работе англичан в захваченных Гитлером странах, о структуре британских спецслужб и характеристики их руководителей.

Филби сошелся со многими сотрудниками разведки. С некоторыми, как, например, со знаменитым писателем Грэмом Грином и Томми Харрисом, продолжал дружить даже после своего бегства в СССР из Бейрута в 1963 году. Филби переписывался и принимал вместе с женой Руфиной Ивановной у себя дома в Москве великого Грина. Правда, тот в разведке ничего особенного не сделал. Том Харрис не побоялся прислать ему в советскую столицу старинный стол из цельного дерева. Бывший богач - мебельщик Харрис в годы войны сделал отличную карьеру в контрразведке. Это он предложил начальству в июне 1941-го использовать Филби, который работал в Испании корреспондентом «Таймс» и вполне мог возглавить испанскую секцию.

Услышав фамилию Филби, заместитель директора СИС по внешней контрразведке Валентин Вивиан вспомнил хорошо знакомого ему Гарри Сент-Джона Филби. Узнав, что он - отец Кима, помог Филби-младшему стать руководителем сектора, который вел контрразведывательную работу на Пиренеях и, частично, в Северной Африке.

Тогда Филби и получил доступ к дешифрованным англичанами телеграммам абвера. Он же одним из первых сообщил в Москву о секретных переговорах его главы - немецкого адмирала Канариса с англичанами, о сроках приезда адмирала в Испанию. Ким, вроде бы с согласия начальства, выработал план уничтожения Канариса, который его лондонское руководство неожиданно отвергло. А ведь даже гостиница между Севильей и Мадридом, в которой должен был остановиться глава абвера, была хорошо знакома Киму Филби со времен работы в Испании. И Ким заподозрил, что дело не только в опасениях возглавлявшего СИС Стюарта Мензи-са быть в свою очередь уничтоженным немцами. Англичане держали Канариса под своим крылом на всякий случай, мало ли что…

Существуют предположения, которые разделял и Филби, будто расстрелянный Гитлером в 1944-м адмирал подкидывал британцам информацию, выгодную группе лиц, задумавших физически уничтожить фюрера, прекратить войну с США и Великобританией, сосредоточив все усилия на схватке с СССР. Канарис с его разбросанной по свету немецкой агентурой был связующим звеном между недовольными Гитлером генералами и нашими тогдашними союзниками. Захват или убийство адмирала были невыгодны Мензису, люди которого аккуратно «пасли» Канариса.

Филби еще не раз информировал Центр о секретных сепаратных переговорах и англичан, и американцев с немцами.

Зимой 1941 года, когда немцев отогнали от Москвы, Филби передал своему связнику текст телеграммы посла Германии в Токио министру иностранных дел рейха Риббентропу о предстоящем нападении Японии на Сингапур. На Сингапур, а не на Советский Союз. Это подтверждало сообщения токийской резидентуры: японцы вступать в войну с СССР пока не собираются.

Использовал Филби и свои любовные связи. Он был близок с Айлин Фиэрс, которая работала в архиве контрразведки. Киму никак не удавалось разыскать свою первую жену Литци. Коммунистка из Австрии, в жилах которой текла и еврейская кровь, она смогла выехать из Вены в Англию благодаря браку с Филби и таким образом была спасена от преследования нацистов. Но потом исчезла. Филби доложил начальству, что не может быть двоеженцем и официально вступит в новый брак, только когда расторгнет прежний.

Айлин помогала Киму во всём. Позволяла даже порыться в архивных делах. Частенько Филби брал из архива тома разведывательных донесений коллег из разных стран, чтобы поздним вечером внимательно их изучить. Впрочем, так вопреки инструкциям поступали многие сотрудники, и на это смотрели сквозь пальцы.

Знала ли Айлин, для кого предназначалась отобранная Кимом информация? Впоследствии она говорила, что даже не догадывалась об этом. Ким подтверждал: точно не знала. Он не посвящал возлюбленных в свои тайны.

А мне кажется, что Айлин все-таки догадывалась. Женщина на ложе - что контрразведка. Но не обязательно вражеская.

В 1944 году Филби сообщил в Центр, что один из руководителей американской разведки доверительно поведал ему о совместной секретной работе ученых-ядерщиков Англии и США над атомной бомбой с использованием урана. В Москве поняли: если союзники объединили усилия, значит, они близки к цели. Это, в свою очередь, подстегнуло Сталина и Берию, заставило максимально мобилизовать научные кадры и выделить немалые финансовые средства для создания советской атомной бомбы.

Филби удалось добыть и документы, в которых говорилось о послевоенных планах англичан в отношении СССР. Исход войны был уже ясен, и наши союзники теперь были озабочены перспективой образования в Восточной Европе социалистических государств. Так что СССР превращался для западного мира в главного противника. В связи с этим в СИС по инициативе покровителя Филби Валентина Вивиана был создан специальный отдел по борьбе с Советским Союзом.

К английским планам подрывной деятельности против СССР в Москве отнеслись более чем серьезно. Филби не давали задания достать все эти документы, просили хотя бы известить о их содержании. И Филби в очередной раз сделал невозможное.

Опытный разведчик Вивиан разработал методы борьбы против советской разведки, придумал, как посеять вражду между СССР и коммунистическими партиями Запада, как с помощью дезинформации расколоть и настроить против Советского Союза международное коммунистическое движение. Все эти документы хранились в секретной папке, которая называлась «Документы Вивиана».

Но Филби переиграл друга семьи Вивиана, трогательно опекавшего его и продвигавшего по служебной лестнице. Присланные Филби «Документы Вивиана» позволили советскому руководству принять необходимые меры еще во время войны.

Филби собирал данные об агентах, забрасываемых Англией в разные страны. Сначала это были лишь сложные кодовые псевдонимы, затем они обретали реальные очертания и настоящие имена. Через несколько лет Центр уже располагал внушительным списком. Этих шпионов набралось столько, что некоторых, осевших в дальних краях, Москва так и не тронула. Другие же, обосновавшиеся поближе к советским границам, наоборот, вызывали огромный интерес.

В отличие от Берджесса или Кернкросса, Филби был отличным конспиратором. Уроки его первого учителя - нелегала «Отто» - Дейча не прошли даром. Он пытался внушить простую для него истину и другим членам «пятерки»: их безопасность во многом зависит от них самих. Особенно беспокоил его Гай Берджесс. И, как показали последующие события, не зря.

И еще. Филби, человек вполне традиционной сексуальной ориентации, ни с кем из друзей не заводил нравоучительных бесед о том, что их гомосексуальные связи могут привлечь чье-либо внимание, помешать в работе. Здесь он уповал на удачу. Однако Берджесс был отчислен из разведки из-за чересчур бросающихся в глаза, иногда им публично афишируемых пристрастий.

Видимо, Филби корректно намекнул своим связникам, что «об этом» не стоит говорить с его друзьями. Увещеваниями дурные наклонности, приобретенные в детстве в какой-нибудь привилегированной частной школе в Мальборо, было уже не исправить. Пользы бы не принесло, а вот ненужную раздражительность у коллег по «пятерке» вызвало бы.

И все связники, от «Отто» - Дейча до «Питера» - Моди-на, следовали совету Филби. Эту тему на протяжении долгих лет сотрудничества обходили стороной.

Вскоре после начала войны Филби было поручено следить за переговорами союзников об открытии второго фронта. И здесь он проявлял чудеса оперативности.

Затягивание с открытием второго фронта превратилось для западных союзников в стратегическую задачу. И любая информация на сей счет из Лондона ложилась на стол Сталина. Вождя раздражали постоянные отговорки, а потом и не сбывавшиеся обещания Рузвельта и Черчилля. Особенно бесило его двуличие британского премьера. Сталину он обещал, что второй фронт откроется совсем скоро, а Рузвельта убеждал, что время еще не пришло. Филби информировал, что открытие второго фронта затягивается намеренно и иллюзий на этот счет советской стороне питать не стоит.

В конце Великой Отечественной между СССР и союзниками возникло еще одно неприятное разногласие. Срывались поставки взрывчатки, которую так ждали от англичан. Их караваны доставляли в Мурманск какой угодно груз, но только не взрывчатку, в которой очень нуждалась наступавшая Красная армия. Сообщение Филби о том, что это делается вполне сознательно, а не по недосмотру или по небрежности, как ни странно, успокоило Сталина. Он понял, что и здесь надо полагаться на собственные силы.

С огромной тревогой Москва восприняла информацию от Филби о возможной войне между СССР и союзниками. Те обсуждали между собой, реально ли начинать военные действия против Советского Союза, если Сталин продолжит наступление на Западную Германию после взятия Берлина. Быть может, это сообщение от Филби в какой-то степени охладило пыл Иосифа Виссарионовича.

Отметим, что «пятерка» действовала разрозненно. Это не была единая группа, слаженная команда. По условиям игры ее члены не имели права на контакты. Роль объединяющего звена выполнял, при строжайшей конспирации, Ким Филби. Иногда даже самоуверенный Берджесс обращался к нему за профессиональными советами.

А были ли повторы в передаваемой Москве информации? Конечно, были. К примеру, информация из контрразведки, приходившая от Бланта, не дублировалась, а подтверждалась Филби. В разведке понятие «много информации» отсутствует. Очень важно, чтобы данные одного источника подтверждались всеми другими.

Несмотря на витавшие в коридорах Лубянки подозрения в дезинформации, Кембриджскую пятерку ценили, особенно после того, как Филби и Кернкросс предупредили Москву о наступлении немцев под Курском.

Анализируя информацию, переданную всеми членами Кембриджской пятерки, приходишь к выводу: наиболее важным источником был Ким Филби. А с 1947 года, когда он возглавил пресловутый 9-й отдел по борьбе с коммунизмом, и до 1951-го ему уже не было равных ни в ценности, ни в оперативности.

В 1945 году Кембриджскую пятерку едва не погубило предательство советского разведчика Константина Волкова, работавшего в Стамбуле под крышей советского консульства. За 30 тысяч фунтов стерлингов он собирался сообщить англичанам в числе прочих секретных данных имена трех советских агентов, работавших в Форин Оффисе и в контрразведке.

В Лондоне эта информация попала к Филби. После долгих проволочек он дал уговорить себя отправиться в Стамбул, успев сообщить о предательстве Волкова советскому резиденту. Филби сразу понял, кого намеревался Волков выдать, - Берджесса с Маклином и самого Филби.

Нелетная погода задержала его вылет в Турцию. А когда он, наконец, прибыл туда, никаких следов Волкова в Стамбуле отыскать не удалось - советская разведка успела вывезти Волкова в Союз. Официальных сообщений о его судьбе никогда не появлялось. О ней остается только догадываться.

Вы можете представить Филби или Берджесса, явившихся с предложением предать своих товарищей за 30 сребреников или 30 тысяч фунтов? Немыслимо.

Даже в Англии, где многие ненавидят Филби, клеймят его шпионом, признавали, что «он был тверд в своей вере, абсолютно предан своим идеалам, последователен в действиях. Всё это было направлено на создание и укрепление коммунистического влияния во всем мире». Так писала газета «Сити-зен» после кончины Филби в мае 1988 года. Никто, даже на Западе, не мог упрекнуть его в том, что он работал на СССР за деньги.

У Филби была поразительная выдержка. Она не раз помогала в его опасной работе. Но нельзя не признать, что ему сопутствовала удача. Дело Волкова попало к нему, а не к кому-то другому. Сотрудник, который должен был отправиться в Стамбул, панически боялся летать. Хотя Филби тоже не любил передвигаться воздушным путем, он заменил по приказу руководителя СИС струсившего коллегу. Исключительно быстро сработала советская разведка, вывезя Волкова из Турции. А англичане чересчур медлили. Даже силы природы были на стороне Филби. Его самолету пришлось приземлиться в Тунисе из-за грозы. А когда Филби прибыл в Стамбул, то не застал там британского посла, без согласия которого никак нельзя было вступать в контакт с Волковым. Дипломат уехал отдыхать на выходные за город.

Не слишком ли много случаев поразительного стечения благоприятных для Филби обстоятельств? Но это - реальность. Или подтверждение пословицы - везет сильному.

И вот она - палка о двух концах. Возглавляя отдел, целью которого была активная борьба против СССР, Филби ежедневно рисковал. Если бы засылаемые им агенты немедленно проваливались, руководителя отдела взяли бы под подозрение, а может, и вычислили бы. Не сообщай он регулярно о засылаемых в СССР агентах не только англичанами, но и разведками других стран, Советский Союз мог бы понести урон. Дилемма?

Ее Филби решал вместе с коллегами из Центра. Он предупреждал о предстоящей засылке агентов, и в Москве тщательно обдумывали, что с ними делать. В основном это были выходцы с Кавказа, из Прибалтики, бежавшие с немцами и перешедшие на сторону бывших союзников Советского Союза. Иногда их сознательно пропускали заранее знавшие о переходе границы пограничники, давали им обосноваться в нашей стране, выявляли связи, а затем арестовывали. Некоторые нарушители погибали. Филби уверял: среди них не было ни одного англичанина. Часто шпионов перевербовывали. Потом затевали радиоигры.

С 1945 года англичане старались забросить как можно больше шпионских групп в республики Прибалтики и на Украину. Но шпионские группы, подготовленные в основном из коренных украинцев, бежавших после войны в Канаду, ждали аресты. Филби передал даже имена агентов - парашютистов из трех групп.

1946 год показал, что никаких подозрений по поводу Филби у англичан не возникало. Он был награжден орденом Британской империи. (Несколько кощунственно сравнивать его с орденом Ленина, которым Филби тоже наградили, но суть понятна.) Представление о награждении Филби написал его шеф Мензис. Награда и последующие торжества в Букингемском дворце еще больше повысили акции Филби.

Поэтому появившиеся в 1980-х годах утверждения, будто еще в начале 1950-х сэр Стюарт Мензис, возглавивший затем СИС и подозревавший в коллеге советского агента, обдурил Филби, намеренно подсовывая ему дезинформацию, звучат смехотворно.

Полная чушь, - сказал газете «Вашингтон пост» один из ветеранов ЦРУ, внимательно следивший за делом Филби. - Этот человек был советским шпионом с самого начала и до конца. К моменту своей смерти он приобрел все необходимые атрибуты героя художественного произведения.

Но в том-то и дело, что разведчик жил реальной повседневной жизнью. Он, наконец, развелся с Литци и женился на многолетней спутнице жизни Айлин Фиэрс. До свадьбы у них уже было трое детей, вскоре появился и четвертый. Семейная жизнь складывалась вполне благополучно.

Неудивительно, что Филби претендовал на то, чтобы превратиться в мистера «С» - то есть стать главой английской разведки. Как же тогда могла сложиться его судьба? Филипп Найтли, известный исследователь британской и других спецслужб, смотрит на такое назначение с долей здорового английского скепсиса. «Ведь в мире секретных служб есть своя школа мысли, удостоверяющая, что агент проникновения, забирающийся слишком высоко, не в силах принести чужой стороне большую пользу, - пишет он. - Если бы Филби стал “С”, он бы получил доступ к такой важной информации, что КГБ должен был бы ее использовать, а это значило бы разоблачение Филби. Таким образом, польза, которую он мог бы принести, добравшись до вершины древа британской разведки, была бы ограничена».

Я не согласен на 100 процентов с этим утверждением, но доля истины в нем есть. Хотя уверен: Филби нашел бы выход и из этого положения.

Карьеру в английской разведке он сделал всего за пять-шесть лет. Конечно, опыт - дело наживное, но у Филби его было маловато. Ведь на родине не догадывались о его, можно сказать, параллельной работе, которая, бесспорно, давала в практическом плане не меньше, чем успешная деятельность в английской спецслужбе.

Волею судьбы или волею именно Филби, он как бы случайно сходился с людьми, представлявшими огромный интерес для советской разведки. Считается, что в Москве ничего не знали об операции «Венона», еще с военных лет проводившейся американцами. Если коротко, то благодаря дешифровке перехваченных телеграмм советской разведки к концу войны и особенно после нее было выявлено немало агентов СССР. Среди них, к примеру, казненные в разгар маккартизма в США Юлиус и Этель Розенберг. Так утверждают американцы.

Операция «Венона» держалась многие годы в полном секрете. Даже попавшим под суд советским агентам не предъявлялось обвинений, которые могли бы дать понять КГБ, что часть закодированных сообщений расшифрована.

Еще в 1990-е Герой России Владимир Борисович Барковский говорил мне, что, во-первых, «главному противнику» удалось расшифровать всего лишь обрывки нескольких телеграмм, которые мало что дали. «Венону» же Барковский считал почти бесполезной тратой огромной суммы денег. А во-вторых, обо всех этих «Венонах» мы знали еще в конце 1950-х. На законный мой вопрос «откуда?» Барковский лишь пожимал плечами.

Когда архивы - наши и чужие - чуть приоткрылись, ответ стал абсолютно ясен. От Филби. Впервые он услышал об этом еще перед отъездом в США от начальника 9-го отдела Мориса Олдфилда. Конечно, СИС стремилась знать, как идет расшифровка, в которой англичане оказывали союзникам из Штатов посильную помощь.

Я читал книгу «Операция “Венона”» и полагаю, что дело хотя и медленно, но двигалось. Филби сумел познакомиться с талантливым дешифровщиком Гарднером. Приятельские отношения между ними переросли в дружеские. Филби иногда даже удавалось увидеть краешком глаза результаты работы Гарднера. Потому и узнал, что утечка секретных американских документов постоянно шла из посольства Англии в Вашингтоне. Филби понял: под реальной угрозой его друг по «пятерке» Дональд Маклин.

К счастью для всех пятерых, англичане почему-то решили, что утечка идет от технического, вспомогательного персонала, а не от дипломатов. Персонал низшего ранга замучили поголовными проверками. Это затянуло расследование на годы.

В американских источниках промелькнули сведения о связях Филби, постоянно работавшего представителем СИС в Вашингтоне, с другим легендарным советским разведчиком - нелегалом Вильямом Фишером - полковником Рудольфом Абелем. Вероятно, они были знакомы еще по работе в довоенной Англии, а встречались вдали от американской столицы, предположительно на территории Канады. Дружеских отношений между ними не возникло. Фишер был аскетичен и строг. А Филби по складу характера являлся его антиподом. Но совместной работе оказавшихся в Штатах разведчиков это не мешало.

Англичане обвиняют Филби в предательстве. На самом деле он оставался верен клятве, которую дал еще в юности. Филби начал сотрудничать с советской внешней разведкой в 1930-е годы, а в ряды другой спецслужбы был принят во время Второй мировой войны. Так кого он предал? Его бескорыстная работа во имя идеи вызывает только уважение. Принципиальность, честность, джентльменство помогли ему прожить жизнь так, как он хотел.

Филби не предавал соотечественников, никогда не работал против Англии. И своих московских учеников он учил работать не «против Англии», а «по Англии». Филби не раз повторял, что ни один англичанин не погиб по его вине или в результате его действий. Он работал «по Англии» - это все пропускают мимо ушей. У него был другой подход к разведке.

Да, уничтожались агенты, например, в послевоенной Албании. И Филби дал на это ответ британскому журналисту Филиппу Найтли: «Сожалений возникать не должно. Да, я сыграл определенную роль в срыве разработанного Западом плана по организации кровавой бойни на Балканах. Но те, кто задумал и спланировал эту операцию, допускали возможность кровопролития в политических целях. Агенты, которых они отправили в Албанию, были вооружены и преисполнены решимости осуществлять акты саботажа и убийства. Поэтому я не испытывал сожаления из-за того, что способствовал их уничтожению, - они знали, на что идут».

И в Турции во время Великой Отечественной войны арестовывались переходящие советскую границу диверсанты из различных диаспор. Их отправляли бороться против своих соотечественников в Армению, Грузию и другие республики.

И предателя Волкова, предложившего в первые послевоенные годы услуги англичанам, вывезли из Стамбула. Понятно, какая ждала его участь. Но перейди Волков на чужую сторону, сколько бы людей было арестовано и казнено.

Вот что сказал Филби в одном из редких своих интервью советскому телевидению: «У меня нет никаких сомнений, что если бы мне пришлось повторить всё сначала, я бы начал так, как начал и даже лучше».

А в беседе с Найтли в своей московской квартире он заявил: «Что же касается возвращения на родину, то нынешняя Англия для меня - чужая страна. Здешняя жизнь - это моя жизнь и переезжать никуда я не собираюсь. Это моя страна, которой я прослужил более пятидесяти лет. Я хочу быть похороненным здесь. Я хочу, чтобы мои останки покоились там, где я работал».

Кое-кто из друзей Кима, вместе с ним работавших на СССР, тот же Энтони Блант, со временем сошли с дистанции: 1945 год, война закончилась, и они честно заявили: мол, помогали победить общего врага - фашизм, а теперь - всё, штык в землю. Филби же оставался с нами всегда. И когда до войны из-за сталинских репрессий чуть не полтора года у «пятерки» не было связи с Центром. И когда его считали двойным агентом. Десятилетия он работал на Советский Союз вдали от него, а потом 25 лет в Москве, которая стала для него родным домом.

Но иногда возникало к Филби недоверие. Он и его друзья являлись на встречи с советскими связниками в любое время, не прятались в бомбоубежища, даже когда немцы бомбили Лондон. Это был огромный риск. Они работали в форс-мажорных обстоятельствах. А в Москве им порой не верили. Так что Курская дуга стала переломным моментом не только в Великой Отечественной войне, но и в отношении к Кембриджской пятерке.

Возможно, какие-то подозрения возникли еще в период репрессий 1937 года. Расстреливали тогда и английских шпионов, и немецких, и американских - всех подряд. И вдруг появляется английский источник, который пишет: «В посольстве Великобритании в Москве на связи всего два-три советских агента». Два-три! Как же так? «Английских агентов» в НКВД расстреливали сотнями, тысячами, а кто-то из Лондона пишет, что у них всего два-три агента. Да не может быть такого! Значит, он врет. Получалось, что волна тех репрессий породила недоверие к самим себе.

Но Филби перенес и это. Его жена Руфина Ивановна рассказывала мне, что Ким был очень обижен на сбежавшего в Москву Гая Берджесса. Маклин послушался Филби - спасая жизнь, ускользнул от неминуемого ареста. Зачем остался в Москве Берджесс? Ведь если бы не его исчезновение, Филби, он в это верил твердо, мог бы работать и работать. А так карьера разведчика фактически закончилась. Несмотря на подозрения, расследования, Филби удалось остаться на свободе, даже получить работу журналиста в Бейруте. Но в 1963 году ему пришлось бежать оттуда на советском сухогрузе.

Киму Филби было уже за пятьдесят, когда он попал в новую, непривычную обстановку. Если хотите, попал Филби в Москве в политический наш застой. Он всё видел и понимал. На брежневские «дороггие товварриши» и затяжные лобзания с соратниками реагировал, по словам Руфины Ивановны, чертыханием. Но не отрекся. Цветет брежневщина, Филби бездействует, его могучий потенциал не используется. Новое признание - его занятия с молодыми разведчиками, издание его книг - пришло гораздо позже. Правда всегда пробивается.

Филби неплохо воспринял перестройку, воспрянул духом. Однако уходила целая эпоха, которая была и его эпохой. И Филби ушел с нею. Ушел в ореоле чистоты, романтизма и веры в страну, для которой работал и рисковал несколько десятилетий…

За выдающиеся заслуги Ким Филби был награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны 1-й степени и Дружбы народов. Его личный вклад в Победу в Великой Отечественной над гитлеровской Германией огромен. Это признают все, даже те, кто его ненавидит.

Один из моих высокопоставленных собеседников из спецслужб рассказывал:

Филби так много сделал для Победы над фашистской Германией! Когда я вошел в материалы, в дело, посмотрел его внимательно, то возникло ощущение несправедливости. Как же так, он столько совершил и не Герой Советского Союза? Почему? Начал я доводить эту идею до руководства. Мне объяснили, что время было не то - 1987 год. Может быть, Горбачев не хотел осложнений с англичанами. Однако поддержки эта идея не получила. И вдруг приходит от нашего тогдашнего начальника Крючкова документ, в свою очередь поступивший из приемной Яснова, тогда председателя Президиума Верховного Совета РСФСР. И к нему записка: «Владимир Александрович, (это Крючкову) прошу рассмотреть приложенное письмо». В нем три харьковских студента пишут: как же так, такой выдающийся человек, внес великий вклад в дело Победы и не Герой? Незадолго до этого по телевидению показали интервью Филби с известным журналистом Генрихом Боровиком, и ребята, видимо, посмотрели эту передачу. А уж коли поступило обращение о присвоении званий Героя таким путем, то дали команду - готовить представление. Мы начали готовить документы. Но 11 мая 1988 года Кима Филби не стало. И о представлении как-то забыли.

А может быть, все-таки вспомним?