После бала. Московский государственный университет печати Сочинение Толстой Л.Н

Упражнение 253 . В отрывках из повести А.С. Пушкина «Станционный смотритель» укажите части речи, которые несут основную изобразительно-выразительную функцию. Выделите прилагательные. Какова их грамматическая и стилистическая роль в тексте? Какие разряды прилагательных использованы?

1. Сии столь оклеветанные смотрители вообще суть люди мирные, от природы услужливые, склонные к общежитию, скромные в притязаниях на почести и не слишком сребролюбивые. Из их разговоров... можно почерпнуть много любопытного и поучительного.

2. По приезде на станцию, первая забота была поскорее переодеться, вторая - спросить себе чаю. «Эй, Дуня! - закричал смотритель. - Поставь самовар да сходи за сливками». При сих словах вышла из-за перегородки девочка лет четырнадцати и побежала в сени. Красота ее меня поразила. «Это твоя дочка?» - спросил я смотрителя. «Дочка-с, - отвечал он с видом довольного самолюбия, - да такая разумная, такая проворная, вся в покойницу мать».

3. Вижу, как теперь, самого хозяина, человека лет пятидесяти, свежего и бодрого, и его длинный зеленый сюртук с тремя медалями на полинялых лентах.

Не успел я расплатиться со старым моим ямщиком, как Дуня возвратилась с самоваром. Маленькая кокетка со второго взгляда заметила впечатление, произведенное ею на меня; она потупила большие голубые глаза; я стал с нею разговаривать, она отвечала мне безо всякой робости, как девушка, видевшая свет.

4. Лошади стали у почтового домика. Вошед в комнату, я тотчас узнал картинки, изображающие историю блудного сына; стол и кровать стояли на прежних местах; но на окнах уже не было цветов, и все кругом показывало ветхость и небрежение. Смотритель спал под тулупом; мой приезд разбудил его; он привстал... Это был точно Самсон Вырин; но как он постарел... Я смотрел на его седину, на глубокие морщины давно не бритого лица, на сгорбленную спину и не мог надивиться, как три или четыре года могли превратить бодрого мужчину в хилого старика.

Упражнение 254 . Укажите стилистические особенности употребления прилагательных, выявляя приемы создания образности и эмоциональности речи (метафоризация, употребление относительных прилагательных в значении качественных, образование от них степеней сравнения, кратких форм, использование экспрессивного словообразования прилагательных, субстантивация и т.д.).

I. 1. Я не помню утра более голубого и свежего! Солнце едва выказалось из-за зеленых вершин, и слияние первой теплоты его лучей с умирающей прохладой ночи наводило на все чувства какое-то сладкое томление; в ущелье не проникал еще радостный луч молодого дня; он золотил только верхи утесов, висящих с обеих сторон над ними; густолиственные кусты, растущие в их глубоких трещинах, при малейшем дыхании ветра осыпали нас серебряным дождем. Я помню, - в этот раз, больше чем когда-нибудь прежде, я любил природу (Л. ).

2. Печальное нам смешно, смешное грустно, а вообще, по правде, мы ко всему довольно равнодушны, кроме самих себя (Л. ).

II. - Как вам показался наш город? - примолвила Манилова. - Приятно ли провели там время?

Очень хороший город, прекрасный город, - отвечал Чичиков, - и время провел очень приятно: общество самое обходительное.

А как вы нашли нашего губернатора? - сказала Манилова.

Не правда ли, что препочтеннейший и прелюбезнейший человек? - прибавил Манилов.

Совершенная правда, - сказал Чичиков, - препочтеннейший человек. И как он вошел в свою должность, как понимает ее! <...>

Очень обходительный и приятный человек, - продолжал Чичиков, - и какой искусник! Я даже никак не мог предполагать этого. Как хорошо вышивает разные домашние узоры! <...>

Ну, позвольте, а как вам показался полицеймейстер! Не правда ли, что очень приятный человек?

Чрезвычайно приятный, и какой умный, какой начитанный человек! (Г. )

Упражнение 255 . В отрывке из романа М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» выделите прилагательные качественные и относительные; укажите случаи употребления их в переносном значении (как эпитетов) и в функции логических определений. Дайте оценку стилистическому использованию прилагательных.

Теперь я должен нарисовать его портрет. Он был среднего роста; стройный, тонкий стан его и широкие плечи доказывали крепкое сложение, способное переносить все трудности кочевой жизни и перемены климатов, не побежденное ни развратом столичной жизни, ни бурями душевными; пыльный бархатный сертучок его, застегнутый только на две нижние пуговицы, позволял разглядеть ослепительно чистое белье, изобличавшее привычки порядочного человека; его запачканные перчатки казались нарочно сшитыми по его маленькой аристократической руке, и когда он снял одну перчатку, то я был удивлен худобой его бледных пальцев. Его походка была небрежна и ленива, но я заметил, что он не размахивал руками, - верный признак некоторой скрытности характера... В его улыбке было что-то детское. Его кожа имела какую-то женскую нежность; белокурые волосы, вьющиеся от природы, так живописно обрисовывали его бледный, благородный лоб, на котором, только по долгом наблюдении, можно было заметить следы морщин, пересекавших одна другую, вероятно, обозначавшихся гораздо явственнее в минуты гнева или душевного беспокойства. Несмотря на светлый цвет его волос, усы его и брови были черные, - признак породы в человеке, так, как черная грива и черный хвост у белой лошади; чтоб докончить портрет, я скажу, что у него был немного вздернутый нос, зубы ослепительной белизны и карие глаза; об глазах я должен сказать еще несколько слов.

Упражнение 256 . Сравните редакции стихотворных отрывков А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.А. Некрасова. Объясните предпочтение одних прилагательных другим, учитывая их принадлежность к качественным или относительным, употребление в прямом или переносном значении, особенности их звучания и экспрессивные свойства.

I. 1. Сквозь печальные туманы пробирается луна.

1. Сквозь волнистые туманы пробирается луна.

2. Он по полю едет на смирном коне.

2. ...на верном коне.

3. Идет престарелый кудесник.

3. ...вдохновенный кудесник.

4. И к гордому старцу подъехал Олег.

4. ...к мудрому старцу...

5. Уж не ступит нога в твое заслуженное стремя.

5. ...позлащенное стремя.

6. И кудри их белы, как утренний снег над ветхой главою кургана.

6. ...над славной главою кургана.

7. Густо-зелеными садами ее покрылись острова.

7. Темно-зелеными садами ее покрылись острова.

8. И горек был холодный их привет.

8. ...небратский их привет.

9. Ты им доволен ли, божественный (увенчанный) (разборчивый) художник?

9. Ты им доволен ли, взыскательный художник? (П. )

II. 1. Зеленый листок (молодой) оторвался от ветки родимой и в степь укатился, холодной (безжалостной) бурей гонимый.

1. Дубовый листок оторвался от ветки родимой и в степь укатился, жестокою бурей гонимый.

2. И корни мои умывает покорное (послушное) море.

2. И корни мои умывает холодное море.

3. К чему теперь рыданья, похвал и слез ненужный хор...

3. ...пустых похвал ненужный хор...

4. Его свободный чудный дар.

4. Его свободный смелый дар.

5. Добыча ревности немой.

5. Добыча ревности глухой.

6. Зачем он руку дал клеветникам безбожным?

6. ...клеветникам ничтожным?

7. Отравлены его последние мгновенья коварным шепотом презрительных (бесчувственных) невежд. И умер он с глубокой жаждой мщенья...

7. ...Коварным шепотом насмешливых невежд. И умер он с напрасной жаждой мщенья.. .(Л. )

III. 1. Худой! Седые длинные усы, фуражка белая высокая, с околышем из красного сукна.

1. Худой! Как зайцы зимние, весь бел, и шапка белая...

2. Hoc с горбинкою, усы седые длинные. И - разные глаза: один здоровый - светится. А левый - тусклый, матовый...

2. Hoc клювом, как у ястреба, усы седые длинные. И разные глаза. Один здоровый - светится, а левый - мутный, пасмурный, как оловянный грош!

3. Когда б не (княжеская) (Чернышевых) кровь текла в вас - я б молчал.

3. Когда б не доблестная кровь текла в вас - я б молчал.

4. Сурово молчали родные мои, прощание было немое... Старик поднялся негодуя, по сжатым губам, по морщинам чела ходили угрюмые тени...

4. Сурово молчали родные мои... по сжатым губам, по морщинам чела ходили зловещие тени.

5. Мне снова жить среди клевет, интриг и жалких дел?.. Там места нет, там друга нет тому, кто раз прозрел.

5. Вернуться? жить среди клевет, пустых и темных дел?..

6. Дорога все трудней, но грезы мирны и легки - приснилась юность ей. (Широкий двор, высокий дом...) Дворец с наследственным гербом...

6. ...приснилась юность ей. Богатство, блеск! Высокий дом на берегу Невы... (Н. )

Упражнение 257 . Проанализируйте примеры авторской правки прозы А.С. Пушкина А.П. Чехова, А.И. Куприна. Попытайтесь объяснить, чем вызвано исключение из текста тех или иных прилагательных (они даны в скобках), введение новых (они выделены курсивом), замена одних прилагательных другими? Дайте оценку стилистического использования имен прилагательных русскими писателями.

I. 1. Лиза вошла в сумрак рощи. (Невнятный) Глухой перекатный шум ее приветствовал девушку. 2. В одну минуту окрестность исчезла в мутной и желтоватой мгле. 3. Перед ним была равнина, устланная (чистым) белым волнистым ковром. 4. И (добрый) хозяин Кистеневки в последний раз перешел за порог своего дома. 5. Перед домом расстилался (овальный) густозеленый луг, на коем паслись (прекрасные) (величавые) швейцарские коровы. 6. (Славный проповедник) Молодой архиерей произнес надгробное слово. 7. Но предубежденный Ибрагим или ничего не замечал, или видел одно лишь (неловкое) кокетство. 8. Пол был обит (огромным) зеленым сукном и устлан (персидскими) коврами (П. ).

II. 1. Вошел отец Андрей со своей хитрой улыбкой. 2. (Говорили о том, что она [Аня]...) Осуждали ее за то, что она вышла (из-за денег) за нелюбимого, нудного, скучного человека. 3. Егорушка решил, что Дымов очень (нехороший) Злой человек (Ч. ).

III. 1. Чехов... разражался милым, искренним и глубоким смехом. 2. Захохотал своим громким (задушевным) ясным смехом. 3. Он требовал от писателей обыкновенных житейских сюжетов. 4. Вся сумма его (жизненного) (громадного) большого и тяжелого житейского опыта, все его огорчения, скорби, радости и разочарования выразились... в мечте... о счастье. 5. Удивительная деликатность, чуткость и внимание, но никогда не выходящие из рамок (простых) обыкновенных , как будто умышленно будничных отношений. 6. Как часто приходилось ему выслушивать тяжелые исповеди, помогать словом и делом, протягивать падающему свою нежную и твердую руку. 7. Помнится мне теперь очень живо пожатие его большой, сухой и горячей руки. 8. В хорошие теплые утра его можно было видеть на скамейке за домом. 9. У него в рассказах профессор говорит и думает именно как (типичный) старый профессор, а бродяга - как истый бродяга (Купр. ).

Упражнение 258 . Дайте оценку употреблению относительных прилагательных. Проследите, как усиливаются их изобразительно-выразительные возможности (путем метафоризации, сообщения им качественных оттенков, образования от них степеней сравнения, кратких форм, форм субъективной оценки, пояснения их сравнениями и т.д.).

1. С хозяйкой у ней наибеспрерывнейшие раздоры (Дост. ). 2. Утро туманное, утро седое, нивы печальные, снегом покрытые (Т. ). 3. Луна где-то сзади над городом, река под тенью его черна и бархатна (М. Г. ). 4. Невыразимо прекрасен его [огня] великолепный, едва заметный для глаза трепет, создающий в пустыне неба и океана волшебную картину огненного города (М. Г. ). 5. Весенний день горяч и золот (Сев. ). 6. Рассвет этого дня был совсем зимний - неохотный, серый (Фед. ). 7. Волосы Лизы как никогда были воздушны (Фед. ). 8. О, я все могу выносить потому что у меня железная воля! (Леск. ) 9. Деревянен братец твой, деревянен... Мозги у него прямые какие-то (Леон. ).

Упражнение 259 . Укажите особенности образования и употребления форм сравнительной и превосходной степени прилагательных; выделите элятив. Какова стилистическая роль этих прилагательных в тексте? Попытайтесь заменить простые формы сложными и наоборот; прокомментируйте стилистический результат такой замены.

1. Молчалин прежде был так глуп! Жалчайшее созданье! (Гр. ) 2. Ты присягал наследнику престола законному; но если жив другой, законнейший? (П. ) 3. Читатель, басни сей мысль самая простая: что равенство в любви и дружбе - вещь святая (Кр. ). 4. Вчера я приехал в Пятигорск, нанял квартиру на краю города, на самом высоком месте, у подошвы Машука (Л. ). 5. Ее рука была немногим меньше его руки, но гораздо теплей и глаже, и мягче, и жизненней (Т. ). 6. Этот случай считаю самым сквернейшим поступком из всей моей жизни (Добр. ). 7. В середине самой возвышенной скорби он вдруг зачинал смеяться самым простонароднейшим образом (Добр. ). 8. Над всем этим царит беспримерная бесталанность и неслыханнейшая бедность миросозерцания (С.-Щ. ). 9. У нас погода просто замечательная, изумительная, весна чудеснейшая, какой давно не было (Ч. ). 10. В сплетенье проволок машины рука мертвее рычага (Бл. ). 11. Чем рок был многотрудней, тем слаще вспомнить вас, - рубинней, изумрудней, алмазней, чем алмаз! (Брюс. ) 12. Лица становятся каменней, дрожь пробегает по свечкам (Паст. ). 13. И ты знаешь, что нас разлученней в этом мире никто не бывал (Ахм. ). 14. И все же у них и башмаки были чуть моднее наших, казенных, и рубашки побелее наших белоснежных, и портфели у них были пороскошнее, и авторучки позаграничнее наших (Рек. ).

Упражнение 260 . Определите стилистическую роль прилагательных; проанализируйте употребление полных и кратких форм. Попробуйте заменить одни другими. В каких случаях это возможно?

Все наши дамы были без ума от нового гостя... Упомяну как странность: все у нас, чуть ли не с первого дня, нашли его чрезвычайно рассудительным человеком. Он был не очень разговорчив, изящен без изысканности, удивительно скромен и в то же время смел и самоуверен, как у нас никто. Наши франты смотрели на него с завистью и совершенно перед ним стушевывались. Поразило меня тоже его лицо: волосы его были что-то уж очень черны, светлые глаза его что-то уж очень спокойны и ясны, цвет лица что-то уж очень нежен и бел, румянец что-то уж слишком ярок и чист, зубы как жемчужины, губы как коралловые - казалось бы, писаный красавец, а в то же время как будто и отвратителен. Говорили, что лицо его напоминает маску; впрочем, многое говорили, между прочим, и о чрезвычайной телесной силе его. Росту он был почти высокого.

(Ф.М. Достоевский. )

Упражнение 261 . Дайте оценку употреблению вариантных форм кратких прилагательных. Попытайтесь заменить использованные формы их вариантами, объясняя возможность и недопустимость такой замены. За справками обращайтесь к словарям.

1. Я понял, что дом, где обитаете вы, священ (П. ). 2. Я был не только весел и доволен, - я был счастлив, блажен, я был добр (Л. Т. ). 3. Левин не мог спокойно смотреть на брата, не мог быть сам естествен и спокоен в его присутствии (Л. Т. ). 4. Человек во всей деятельности своей, а в искусстве всего больше, - должен быть художествен, то есть красив и силен (М. Г. ). 5. Дельвиг в полезном медлен, а в шалостях скор (Тын. ). 6. И вечер явно не про нас таинственен и черномаз (Паст. ). 7. Он ветрен, как ветер (Паст. ). 8. День был ярок и, пожалуй, немного ветреней (И. Павл. ). 9. Он был прост и естествен в речах и движениях (Пауст. ). 10. Я слишком невежествен в современной физике, чтоб об этом судить (Эрен. ). 11. Дом как бы спит, но я знаю - внутри что-то делается, и от этого дом становится сразу таинствен (Каз. ). 12. Подъем медленен и труден (А. Т .). 13. Он не одиночка, он - частица всех, он могуществен! (Тендр. ) 14. И все, чем навек незабвенен и дорог, и все, чем единственен тот человек (Ант. ). 15. В твоем сознании я ответственен за все (из газ. ). 16. Петербург торжествен, строг и великолепен всегда (из газ. ). 17. И если упрек справедлив, он убийствен для поэта (из газ. ). 18. Помогало чувство, что ты не единствен (из газ. ).

Упражнение 262 . В отрывках из текстов, принадлежащих к разным функциональным стилям, употребите простые или сложные формы степеней сравнения, выбирая синонимические формы из данных в скобках. Обоснуйте выбор той или иной формы, особо отметьте случаи стилистически оправданного использования обоих вариантов и, напротив, такие, в которых возможно употребление лишь одной из форм.

1. Невозможность в устной речи предварительного обдумывания позволяет использовать в ней (более непринужденный, непринужденнее ) формы, чем в письменной. (Уч. пособие ). 2. Если утверждается, что А (более сильный, сильнее ) Б и (более сильный, сильнее ) В, то устанавливается сравнение между ними, но в то же рфемя А является (самый сильный, сильнейший, предельно сильный ) относительно этих трех носителей признака (монография ). 3. Различия между мерой и степенью проявляются (более контрастно, контрастнее ), если рассматривать признак в динамике и в статике (монография ). 4. Встает нежный ландшафт Украины: от Полесья до самого Черного моря, от Карпат почти до самого Дона... (Самый благодатный, благодатнейший ) край! (Из газ. ) 5. Обычно поздно вечером, управившись с делами, Анюта присаживалась к нему на койку и тоже смотрела на огонь; кто-нибудь в это время рассказывал в темном углу трудный фронтовой случай или что-нибудь (более веселое, веселее, повеселее ) из довоенного прошлого (повесть ). 6. С того вечера она стала еще (более веселый, веселее, повеселее ), с беззаботной ловкостью прыгала между носилками, шутила с бойцами (повесть ). 7. Он привязался к Анюте, как к (самый молодой, младший ) сестре, а может, даже и больше (повесть ). 8. Твардовский был (самый образованный, образованнейший ) человеком, читателем, жадным к книге, но не безразборчивым (крит. статья ). 9. Смягчение согласных перед мягкими согласными в старом московском произношении было значительно (более последовательный и полный, последовательнее и полнее ), чем в современном русском языке (монография ).

Упражнение 263 . Укажите усеченные формы прилагательных, отмечая их отличия от кратких. Определите их стилистическую нагрузку в тексте (архаизация слога, стилизация, создание возвышенного звучания речи, пародирование высокого слога).

1. Так сердце может лишь мечтою услаждаться! Оно все хочет оживить... Услышать барда песнь священну... Так сердцем рождена поэзия любезна, как нектар сладостный, приятна и полезна (Бат. ). 1. Ретивы кони бранью пышут, усеян ратниками дол, за строем строй течет... Бессмертны вы вовек, о росски исполины, в боях воспитанны средь бранных непогод (П. ). 3. «Кто ты? - спросил ее [тень] Минос, - и кто сии?» - На сей вопрос «Мы все с Невы поэты росски, - сказала тень... - Стихи их хоть немного жестки, но истинно варяго-росски» (Бат. ). 4. Я скажу вам, братцы любезные, что лиха беда со мною приключилася: опозорил семью нашу честную злой опричник царский Киребеевич... Супротив него он становится... Да кудряву бороду поглаживает (Л. ).

Упражнение 264 . Выделите притяжательные прилагательные. Укажите их стилистические особенности (разговорную, просторечную, книжную окраску) и экспрессивную функцию.

1. На то есть воля батюшкина, чтобы я шла замуж (Остр. ). 2. Порфиша и себя, и семью - все вверил маменькиному усмотрению (С.-Щ. ). 3. У нас кучерова жена своего мужа хозяином зовет (Остр. ). 4. - Цыц, проклятая! - крикнул старик, поднимаясь на локте. - А, чтоб ты лопнула, бесова тварь! (Ч. ) 5. Путешествуют обыкновенно: садятся на пароход, остальное - дело капитаново (М. Г. ). 6. Гегелева «Феноменология духа» воспринималась им как нечто юмористическое (М. Г. ). 7. Эка повадка у тебя, сватья! Княжья повадка, убей меня бог! (М. Г. ) 8. От невестина дома подошла гурьба поезжан, собравшихся проводить жениха и невесту (Зл. ). 9. Он поклонился барынину брату (Тын. ).

Упражнение 265 . Дайте стилистическую оценку употреблению падежных окончаний имен прилагательных, различая устаревшие, разговорные и литературные формы. Укажите случаи стилистически мотивированного предпочтения автором одного из вариантных окончаний имен прилагательных.

1. Душевных мук волшебный исцелитель, мой друг Морфей, мой давный утешитель (П. ). 2. Емельян Пугачев, Зимовейской станицы служилый казак, был сын Ивана Михайлова, умершего в давних годах (П. ). 3. Не пой, красавица, при мне ты песен Грузии печальной: напоминают мне оне другую жизнь и берег дальный (П. ). 4. Пустился в дальнюю дорогу, шагал, шагал, и, славу богу, как бы Пророчеству назло, все счастливо сначала шло (П. ). 5. С тех пор у казаков охота к дальним походам охладела (П. ). 6. Иногородные могут адресоваться в Газетную экспедицию (П. ). 7. Зимовейский атаман спрашивал его на станичном сбору, откуда взял он карюю лошадь, на которой приехал домой? (П. ) 8. Мы начали искать актеров: знакомились с местными, вызывали иногородних, рассылали письма (Гардин ). 9. Я взошел на гору и сел там, глядя вниз на бескрайное могучее море (М. Г. ). 10. [Григорий] ехал по раскинувшейся бескрайней заснеженной степи (Шол. ). 11. Никаких выспренных требований к нему не предъявишь (Фед. ). 12. Восхвалял театр, употребляя неимоверное количество иностранных слов и выспренних выражений (Н. Вирта ). 13. Снимает трубку, звонит на нашу междугородную (Полев. ). 14. Поехал на междугороднюю станцию (Сим. ). 15. Бекетов жил и вырос в бескрайных песках Туркмении (Гайд. ). 16. Перед Пашей он не мог кривить душою - перед нею ему хотелось быть откровенным, искренним (Гл. ).

Упражнение 266 . Укажите стилистические недочеты в употреблении форм степеней сравнения имен прилагательных; назовите другие речевые ошибки. Дайте варианты стилистической правки предложений.

1. Горнодобывающая промышленность является одной из самых важнейших отраслей народного хозяйства. 2. В этой нелегкой ситуации нами принимаются меры по отысканию наиболее оптимального варианта. 3. Снаружи «ЛАЗ-698» выигрывает у своих более старших собратьев. 4. Бытовые условия в поселке оказались более предпочтительнее, чем в леспромхозе. 5. А сейчас, накануне праздника, более лучшие условия для плодотворного труда получают служащие государственных учреждений: в районном центре вступает в строй административное здание. 6. Есть основания полагать, что в самые ближайшие дни будут даны старты первому этапу зимней спартакиады. 7. В истории фигурного катания эта пара сыграла очень выдающуюся роль. 8. Ленька подскочил к двери и с наивозможнейшим сарказмом спросил: «Свои?» 9. Это наиболее характернейшие заболевания у детей такого возраста.

Упражнение 267 . Укажите стилистические недочеты; исправьте их.

1. Фонды материального поощрения позволяют гибче подходить к группе в целом и к отдельным ее представителям. 2. Вера оказалась в преглупейшем положении. 3. Заказываем мы, к примеру, одно количество брюк и курток, а нам отпускают другое, в два раза меньшее необходимого. 4. Нет ничего более худшего, чем ложь и грубость, допускаемые взрослыми. 5. Нищету этого зрелища Подчеркивают все более ординарнейшие «вставки» в представление. 6. Этот призыв и в настоящее время действен. 7. Метод исследования правилен и соответствен сложности самой проблемы. 8. Результат работы актера становится зрим и ясен лишь после того, как заканчиваются съемки и фильм монтируется. 9. Писатель показывает, как человек с хорошими, здоровыми, самыми человеческими задатками теряет их, поддаваясь соблазну стать хозяином жизни, собственником. 10. В этих условиях ткани сохраняли свои свойства свыше более чем в течение трех недель.

Упражнение 268 . Сравните неотредактированный и отредактированный варианты предложений. Укажите исправленные морфолого-стилистические и другие ошибки; предложите свой вариант стилистической правки.

1. Разработка этого месторождения является наиболее важнейшей задачей.

1. Разработка этого месторождения - самая важная задача.

2. К еще более строжайшей экономии материалов призвала Л. Тюнина.

2. К более строгой экономии материалов призвала Л. Тюнина.

3. Материал, применяемый для строительства скоростных судов, должен быть достаточно прочный и легкий.

3. Материал, применяемый для строительства скоростных судов, должен быть достаточно прочен и легок.

4. Проверками установлено, что склад спецодежды нуждается в переводе в более лучшие условия и гораздо большее помещение.

4. Проверка показала, что склад спецодежды необходимо перевести в лучшее и гораздо большее помещение.

5. Все это требует от участников совещания наиболее серьезного подхода к делу.

5. Все это требует от участников совещания самого серьезного подхода к делу

6. Цифры - самое убедительнейшее доказательство снижения инфляции.

6. Цифры - самое убедительное доказательство снижения инфляции.

8. Там и сям виднелись блестящие, сверкающие снегом горы. Однако самой замечательнейшей из всех была гора Хельмера Хансена.

8. Видны были покрытые снегом сверкающие горы, и самой замечательной из них была гора Хельмера Хансена.

Сочинение Толстой Л.Н. - После бала

Тема: - Моральная ответственность человека за свою и чужую жизнь

(по рассказу Л. Н. Толстого «После бала»)"

Каждый человек, каким бы замкнутым или одиноким он ни был, определенным образом воздействует на жизнь окружающих, так же как и чужие поступки влияют на его судьбу.

Судьба главного героя рассказа Л. Н. Толстого - Ивана Васильевича - резко изменилась после событий всего лишь одного утра. Окончив университет, он не выбрал, как планировал карьеру военного, просто стал «всеми уважаемым» человеком.

В молодости, в годы обучения в университете, Иван Васильевич был «очень веселый и бойкий малый, да еще и богатый». Его жизнь была лишена сколько-нибудь серьезных проблем. Он, казалось, наслаждался своей бесшабашной молодостью: катался на своем иноходце, кутил с товарищами, танцевал на балах.

Один из балов особенно понравился и запомнился студенту, потому что на нем присутствовала любимая им девушка - Варенька. Воспоминания Ивана Васильевича об этой ночи полны восторга, восхищения, радости, счастья. Благосклонность и расположение Вареньки, вальсы и мазурки, смех и улыбки сделали этот бал незабываемым для студента: «Я был не только весел и доволен, я был счастлив, блажен, я был добр, я был не я, а какое-то неземное существо, не знающее зла и способное на одно добро».

Вернувшись домой, взволнованный юноша не мог уснуть и отправился встречать утро на улицу. Все казалось ему «особенно мило и значительно». Однако безмятежное счастье молодого человека было внезапно развеяно ужасной картиной наказания татарина, проходящего сквозь бесконечный строй солдат, вооруженных палками. Не человек, а подобие человека двигалось под ударами шпицрутенов. Командовал этим жестоким избиением не кто иной, как отец Вареньки - красивый, высокий полковник, строго наблюдающий, чтобы каждый из солдат оставил свой след на спине несчастного. Увиденная картина не просто поразила Ивана Васильевича - «у него на сердце была почти физическая, доходившая до тошноты тоска». Он не понимал, как увиденное могло происходить на самом деле, как полковник мог играть такую ужасную роль: «Очевидно, он что-то знает такое, чего я не знаю... Если бы я знал то, что он знает, я бы понимал и то, что я видел, и это не мучило бы меня».

На всю жизнь запомнил ужасную картину Иван Васильевич. Другими глазами посмотрел он на окружающих людей - и на себя тоже. Не умея изменить или остановить зло, юноша отказался от своего в нем участия.


Предваряя главное художество графа А.К.Толстого поясним, что название его даже самим автором писалось по-разному и наиболее распространенное звучит так:

ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО ОТ ГОСТОМЫСЛА ДО ТИМАШЕВА

Гостомысл - легендарный русский князь, по преданию VI века основавший Великий Новгород и правивший в нем до "призвания варягов". Тимашев А.К. - начальник штаба корпуса жандармов и третьего отделения собственной его величества канцелярии, а с 1868-1877 г.г. - министр внутренних дел.

Слово "наряда" в эпиграфе означает, что "Вся земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет".

Вся земля наша велика и обильна,
а наряда в ней нет.

Нестор, Летопись, стр. 8.


Послушайте, ребята,
Что вам расскажет дед.
Земля наша богата,
Порядка в ней лишь нет.

А эту правду, детки,
За тысячу уж лет
Смекнули наши предки:
Порядка-де, вишь, нет.

И стали все под стягом,
И молвят: «Как нам быть?
Давай пошлем к варягам:
Пускай придут княжить.

Ведь немцы тороваты,
Им ведом мрак и свет,
Земля ж у нас богата,
Порядка в ней лишь нет».

Посланцы скорым шагом
Отправились туда
И говорят варягам:
«Придите, господа!

Мы вам отсыплем злата,
Что киевских конфет;
Земля у нас богата,
Порядка в ней лишь нет».

Варягам стало жутко,
Но думают: «Что ж тут?
Попытка ведь не шутка -
Пойдем, коли зовут!»

И вот пришли три брата,
Варяги средних лет,
Глядят - земля богата,
Порядка ж вовсе нет.

«Ну, - думают, - команда!
Здесь ногу сломит черт,
Es ist ja eine Schande,
Wir mussen wieder fort *» .

Но братец старший Рюрик
«Постой, - сказал другим, -
Fort, gehen ungebiirlich,
Vielleicht ist"s nicht so schlimm **.

* Ведь это срам - что мы опять должны уйти
** Уйти недостойно, может быть тут не так уж все плохо.

Хоть вшивая команда,
Почти одна лишь шваль;
Wir bringen"s schon zu Stande,
Versuchen wir einmal *»

И стал княжить он сильно,
Княжил семнадцать лет,
Земля была обильна,
Порядка ж нет как нет!

* Как-нибудь справимся, давайте попробуем

За ним княжил князь Игорь,
А правил им Олег,
Das war ein grosser Krieger *
И умный человек.

Потом княжила Ольга,
А после Святослав;
So ging die Reihenfolge **
Языческих держав.

* Он был великий воин
** Такова была последовательность

Когда ж вступил Владимир
На свой отцовский трон,
Da endigte fur immer
Die alte Religion *.

* Тогда пришел конец старой религии

Он вдруг сказал народу:
«Ведь наши боги - дрянь,
Пойдем креститься в воду!»
И сделал нам Иордань.

«Перун уж очень гадок!
Когда его спихнем,
Увидите, порядок
Какой мы заведем!»

Послал он за попами
В Афины и Царьград
Попы пришли толпами,
Крестятся и кадят,

Поют себе умильно
И полнят свой кисет;
Земля, как есть, обильна,
Порядка только нет.

Умре Владимир с горя
Порядка не создав.
За ним княжить стал вскоре
Великий Ярослав.

Оно, пожалуй, с этим
Порядок бы и был;
Но из любви он к детям
Всю землю разделил.

Плоха была услуга,
А дети, видя то,
Давай тузить друг друга:
Кто как и чем во что!

Узнали то татары:
«Ну, - думают, - не трусь!»
Надели шаровары,
Приехали на Русь.

«От вашего, мол, спора
Земля пошла вверх дном,
Постойте ж, мы вам скоро
Порядок заведем».

Кричат: «Давайте дани!»
(Хоть вон святых неси.)
Тут много всякой дряни
Настало на Руси.

Что день, то брат на брата
В орду несет извет;
Земля, кажись, богата
Порядка ж вовсе нет.

Иван явился Третий;
Он говорит: «Шалишь!
Уж мы теперь не дети!»
Послал татарам шиш.

И вот земля свободна
От всяких зол и бед
И очень хлебородна,
А все ж порядка нет.

Настал Иван Четвертый,
Он Третьему был внук;
Калач на царстве тертый
И многих жен супруг.

Иван Васильич Грозный
Ему был имярек
За то, что был серьезный,
Солидный человек.

Приемами не сладок,
Но разумом не хром;
Такой завел порядок,
Хоть покати шаром!

Жить можно бы беспечно
При этаком царе;
Но ах! ничто не вечно -
И царь Иван умре!

За ним царить стал Федор,
Отцу живой контраст;
Был разумом не бодор,
Трезвонить лишь горазд.

Борис же, царский шурин,
Не в шутку был умен,
Брюнет, лицом недурен,
И сел на царский трон.

При нем пошло всё гладко,
Не стало прежних зол,
Чуть-чуть было порядка
В земле он не завел.

К несчастью, самозванец,
Откуда ни возьмись,
Такой задал нам танец,
Что умер царь Борис.

И, на Бориса место
Взобравшись, сей нахал
От радости с невестой
Ногами заболтал.

Хоть был он парень бравый
И даже не дурак,
Но под его державой
Стал бунтовать поляк.

А то нам не по сердцу;
И вот однажды в ночь
Мы задали им перцу
И всех прогнали прочь.

Взошел на трон Василий,
Но вскоре всей землей
Его мы попросили,
Чтоб он сошел долой.

Вернулися поляки,
Казаков привели;
Пошел сумбур и драки:
Поляки и казаки,

Казаки и поляки
Нас паки бьют и паки;
Мы ж без царя как раки
Горюем на мели.

Прямые были страсти -
Порядка ж ни на грош.
Известно, что без власти
Далёко не уйдешь.

Чтоб трон поправить царский
И вновь царя избрать,
Тут Минин и Пожарский
Скорей собрали рать.

И выгнала их сила
Поляков снова вон,
Земля же Михаила
Взвела на русский трон.

Свершилося то летом;
Но был ли уговор -
История об этом
Молчит до этих пор.

Варшава нам и Вильна
Прислали свой привет;
Земля была обильна -
Порядка ж нет как нет.

Сев Алексей на царство,
Тогда роди Петра.
Пришла для государства
Тут новая пора.

Царь Петр любил порядок,
Почти как царь Иван,
И так же был не сладок,
Порой бывал и пьян.

Он молвил: «Мне вас жалко,
Вы сгинете вконец;
Но у меня есть палка,
И я вам всем отец!..

Вернувшися оттуда,
Он гладко нас обрил,
А к святкам, так что чудо,
В голландцев нарядил.

Но это, впрочем, в шутку,
Петра я не виню:
Больному дать желудку
Полезно ревеню.

Хотя силён уж очень
Был, может быть, приём;
А все ж довольно прочен
Порядок стал при нем.

Но сон объял могильный
Петра во цвете лет,
Глядишь, земля обильна,
Порядка ж снова нет.

Тут кротко или строго
Царило много лиц,
Царей не слишком много,
А более цариц.

Бирон царил при Анне;
Он сущий был жандарм, .
Сидели мы как в ванне
При нем, dass Gott erbarm ! *

* Помилуй нас Бог

Веселая царица
Была Елисавет:
Поет и веселится,
Порядка только нет.

Какая ж тут причина
И где же корень зла,
Сама Екатерина
Постигнуть не могла.

«Madame, при вас на диво
Порядок расцветет, -
Писали ей учтиво
Вольтер и Дидерот, -

Лишь надобно народу,
Которому вы мать,
Скорее дать свободу,
Скорей свободу дать».

«Messieurs, - им возразила
Она, - vous me comblez *», -
И тотчас прикрепила
Украинцев к земле.

За ней царить стал Павел,
Мальтийский кавалер,
Но не совсем он правил
На рыцарский манер.

* Господа, вы мне льстите

Царь Александр Первый
Настал ему взамен,
В нем слабы были нервы,
Но был он джентльмен.

Когда на нас в азарте
Стотысячную рать
Надвинул Бонапарте,
Он начал отступать.

Казалося, ну, ниже
Нельзя сидеть в дыре,
Ан глядь: уж мы в Париже,
С Louis le Desire.

В то время очень сильно
Рацвел России цвет,
Земля была обильна,
Порядка ж нет как нет.

Последнее сказанье
Я б написал мое,
Но чаю наказанье,
Боюсь monsieur Veillot.

Ходить бывает склизко
По камешкам иным,
Итак, о том, что близко,
Мы лучше умолчим.

Оставим лучше троны,
К министрам перейдем.
Но что я слышу? стоны,
И крики, и содом!

Что вижу я! Лишь в сказках
Мы зрим такой наряд;
На маленьких салазках
Министры все катят.

С горы со криком громким
In corpore *, сполна,
Скользя, свои к потомкам
Уносят имена.

* В полном составе

Се Норов, се Путятин,
Се Панин, се Метлин,
Се Брок, а се Замятнин,
Се Корф, се, Головнин.

Их много, очень много,
Припомнить всех нельзя,
И вниз одной дорогой
Летят они, скользя.

Я грешен: летописный
Я позабыл свой слог;
Картине живописной
Противостать не мог.

Лиризм, на все способный,
Знать, у меня в крови;
О Нестор преподобный,
Меня ты вдохнови.

Поуспокой мне совесть,
Мое усердье зря,
И дай мою мне повесть
Окончить не хитря.

Итак, начавши снова,
Столбец кончаю свой
От рождества Христова
В год шестьдесят восьмой.

У видя, что всё хуже
Идут у нас дела,
Зело изрядна мужа
Господь нам ниспосла.

На утешенье наше
Нам, аки свет зари,
Свой лик яви Тимашев -
Порядок водвори.

Что аз же многогрешный
На бренных сих листах
Не дописах поспешно
Или переписах,

То, спереди и сзади
Читая во все дни,
Исправи правды ради,
Писанья ж не кляни.

Составил от былинок
Рассказ немудрый сей
Худый смиренный инок,
Раб божий Алексей.

Граф А.К.Толстой
1868

Опубликовано впервые в "Русской старине" в 1883 году под названием "Русская история от Гостомысла 862-1868", до этого широко распространялась в списках.
Иллюстрации В.Порфирьева по публикации в журнале "Стрекоза", 1906 г.

Самое интересное, что у этой Истории оказалось несколько продолжений - и одно было напечатано в 1917 году, сразу после февральской революции. Правда, автором его был не А.К.Толстой.

ПОСЛЕ БАЛА

– Вот вы говорите, что человек не может сам по себе понять, что хорошо, что дурно, что все дело в среде, что среда заедает. А я думаю, что все дело в случае. Я вот про себя скажу.

Так заговорил всеми уважаемый Иван Васильевич после разговора, шедшего между нами, о том, что для личного совершенствования необходимо прежде изменять условия, среди которых живут люди. Никто, собственно, не говорил, что нельзя самому понять, что хорошо, что дурно, но у Ивана Васильевича была такая манера отвечать на свои собственные, возникающие вследствие разговора мысли и по случаю этих мыслей рассказывать эпизоды из своей жизни. Часто он совершенно забывал повод, по которому он рассказывал, увлекаясь рассказом, тем более что рассказывал он очень искренно и правдиво.

Так он сделал и теперь.

– Я про себя скажу. Вся моя жизнь сложилась так, а не иначе, не от среды, а совсем от другого.

– От чего же? – спросили мы.

– Да это длинная история. Чтобы понять, надо много рассказывать.

– Вот вы и расскажите.

Иван Васильевич задумался, покачал головой. – Да,– сказал он.– Вся жизнь переменилась от одной ночи, или, скорее утра.

– Да что же было?

– А было то, что был я сильно влюблен. Влюблялся я много раз, но это была самая моя сильная любовь. Дело прошлое; у нее уже дочери замужем. Это была Б…, да, Варенька Б…,– Иван Васильевич назвал фамилию.– Она и в пятьдесят лет была замечательная красавица. Но в молодости, восемнадцати лет, была прелестна: высокая, стройная, грациозная, и величественная, именно величественная. Держалась она всегда необыкновенно прямо, как будто не могла иначе, откинув немного назад голову, и это давало ей, с ее красотой и высоким ростом, несмотря на ее худобу, даже костлявость, какой-то царственный вид, который отпугивал бы от нее, если бы не ласковая, всегда веселая улыбка и рта, и прелестных блестящих глаз, и всего ее милого, молодого существа.

– Каково Иван Васильевич расписывает.

– Да как ни расписывай, расписать нельзя так чтобы вы поняли, какая она была. Но не в том дело: то, что я хочу рассказать, было в сороковых годах. Был я в то время студентом в провинциальном университете. Не знаю, хорошо ли это, или дурно, но не было у нас в то время в нашем университете никаких кружков, никаких теорий, а были мы просто молоды и жили, как свойственно молодости: учились и веселились. Был я очень веселый и бойкий малый, да еще и богатый. Был у меня иноходец лихой, катался с гор с барышнями (коньки еще не были в моде), кутил с товарищами (в то время мы ничего, кроме шампанского, не пили; не было денег – ничего не пили, но не пили, как теперь, водку). Главное же мое удовольствие составляли вечера и балы. Танцевал я хорошо и был не безобразен.

– Ну, нечего скромничать,– перебила его одна из собеседниц.– Мы ведь знаем ваш еще дагерротипный портрет. Не то, что не безобразен, а вы были красавец.

– Красавец так красавец, да не в том дело. А дело в том, что во время этой моей самой сильной любви к ней был я в последний день масленицы на бале у губернского предводителя, добродушного старичка, богача-хлебосола и камергера. Принимала такая же добродушная, как и он, жена его в бархатном пюсовом платье, в брильянтовой фероньерке на голове и с открытыми старыми, пухлыми, белыми плечами и грудью, как портреты Елизаветы Петровны. Бал был чудесный: зала прекрасная, с хорами, музыканты – знаменитые в то время крепостные помещика-любителя, буфет вели­колепный и разливанное море шампанского. Хоть я и охотник был до шампанского, но не пил, потому что без вина был пьян любовью, но зато танцевал до упаду, танцевал и кадрили, и вальсы, и польки, разумеется, насколько возможно было, всё с Варенькой. Она была в белом платье с розовым поясом и в белых лайковых перчатках, немного не доходивших до худых, острых локтей, и в белых атласных башмачках. Мазурку отбили у меня; препротивный инженер Анисимов – я до сих пор не могу простить это ему – пригласил ее, только она вошла, а я заезжал к парикмахеру и за перчатками и опоздал. Так что мазурку я танцевал не с ней, одной немочкой, за которой я немножко ухаживал прежде. Но, боюсь, в этот вечер был очень неучтив с ней, не говорил с ней, не смотрел на нее, а видел только высокую, стройную фигуру в белом платье с розовым поясом, ее сияющее, зарумянившееся с ямочками лицо и ласковые, милые глаза. Не я один, все смотрели на нее и любовались ею, любовались и мужчины и женщины, несмотря на то, что она затмила их всех. Нельзя было не любоваться.

По закону, так сказать, мазурку я танцевал не с нею, но в действительности танцевал я почти все время с ней. Она, не смущаясь, через всю залу шла прямо ко мне, и я вскакивал, не дожидаясь приглашения, и она улыбкой благодарила меня за мою догадливость. Когда нас подводили к ней и она не угадывала моего качества, она, подавая руку не мне, пожимала худыми плечами и, в знак сожаления и утешения, улыбалась мне. Когда делали фигуры мазурки вальсом, я подолгу вальсировал с нею, и она, часто дыша, улыбалась и говорила мне: «Encore». И я вальсировал еще и еще и не чувствовал своего тела.

– Ну, как же не чувствовали, я думаю, очень чувствовали, когда обнимали ее за талию, не только свое, но и ее тело,– сказал один из гостей.

Иван Васильевич вдруг покраснел и сердито закричал почти:

– Да, вот это вы, нынешняя молодежь. Вы, кроме тела, ничего не видите. В наше время было не так. Чем сильнее я был влюблен, тем бестелеснее становилась для меня она. Вы теперь видите ноги, щиколки и еще что-то, вы раздеваете женщин, в которых влюблены, для меня же, как говорил Alphonse Karr,– хороший был писатель,– на предмете моей любви были всегда бронзовые одежды. Мы не то что раздевали, а старались прикрыть наготу, как добрый сын Ноя. Ну, да вы не поймете…

– Да. Так вот танцевал я больше с нею и не видал, как прошло время. Музыканты уж с каким-то отчаянием усталости, знаете, как бывает в конце бала, подхватывали все тот же мотив мазурки, из гостиных поднялись уже от карточных столов папаши и мамаши, ожидая ужина, лакеи чаще забегали, пронося что-то. Был третий час. Надо было пользоваться последними минутами. Я еще раз выбрал ее, и мы в сотый раз прошли вдоль залы.

– Так после ужина кадриль моя? – сказал я ей, отводя ее к ее месту.

– Разумеется, если меня не увезут,– сказала она, улыбаясь.

– Я не дам,– сказал я.

– Дайте же веер,– сказала она.

– Жалко отдавать,– сказал я, подавая ей белый дешевенький веер.

– Так вот вам, чтоб вы не жалели,– сказала она, оторвала перышко от веера и дала мне.

Я взял перышко и только взглядом мог выразить весь свой восторг и благодарность. Я был не только весел и доволен, я был счастлив, блажен, я был добр, я был не я, а какое-то неземное существо, не знающее зла и способное на одно добро. Я спрятал перышко в перчатку и стоял, не в силах отойти от нее.

Прошла неделя, и мы с Коноваловым были друзьями. - Ты простой парень! Хорошо это! - говорил он мне, широко улыбаясь и хлопая меня своей ручищей по плечу. Работал он артистически. Нужно было видеть, как он управлялся с семипудовым куском теста, раскатывая его, или как, наклонившись над ларем, месил, по локоть погружая свои могучие руки в упругую массу, пищавшую в его стальных пальцах. Сначала, видя, как он быстро мечет в печь сырые хлебы, которые я еле успевал подкидывать из чашек на его лопату, - я боялся, что он насадит их друг на друга; но, когда он выпек три печи и ни у одного из ста двадцати караваев - пышных, румяных и высоких - не оказалось "притиска", я понял, что имею дело с артистом в своем роде. Он любил работать, увлекался делом, унывал, когда печь пекла плохо или тесто медленно всходило, сердился и ругал хозяина, если он покупал сырую муку, и был по детски весел и доволен, если хлебы из печи выходили правильно круглые, высокие, "подъемистые", в меру румяные, с тонкой хрустящей коркой. Бывало, он брал с лопаты в руки самый удачный каравай и, перекидывая его с ладони на ладонь, обжигаясь, весело смеялся, говоря мне: - Эх, какого красавца мы с тобой сработали... И мне было приятно смотреть на (этого гигантского) ребенка, влагавшего всю душу в работу свою, - как это и следует делать каждому человеку во всякой работе... Однажды я спросил его: - Саша, говорят, ты поешь хорошо? - Пою... Только это у меня разами бывает... полосой. Начну я тосковать, тогда и пою... И, ежели петь начну - затоскую. Ты уж помалкивай об этом, не дразни. Ты сам-то не поешь? Ах ты, - штука какая! Ты лучше потерпи до меня... Потом оба запоем, вместе. Идет? Я, конечно, согласился и свистал, когда хотелось петь. Но иногда прорывался и начинал мурлыкать себе под нос, меся тесто и катая хлебы. Коновалов слушал меня, шевелил губами и через некоторое время напоминал мне о моем обещании. А иногда грубо кричал на меня: - Брось! Не стони! Как-то раз я вынул из моего сундука книжку и, примостившись к окну, стал читать. Коновалов дремал, растянувшись на ларе с тестом, но шелест перевертываемых мною над его ухом страниц заставил его открыть глаза. - Про что книжка? Это были "Подлиповцы". - Почитай вслух, а?.. - попросил он. И вот я стал читать, сидя на подоконнике, а он уселся на ларе и, прислонив свою голову к моим коленям, слушал... Иногда я через книгу заглядывал в его лицо и встречался с его глазами, - у меня до сей поры они в памяти - широко открытые, напряженные, полные глубокого внимания... И рот его тоже был полуоткрыт, обнажая два ряда ровных белых зубов. Поднятые кверху брови, изогнутые морщинки на высоком лбу, руки, которыми он охватил колени, - вся его неподвижная, внимательная поза подогревала меня, и я старался как можно внятнее и образнее рассказать ему грустную историю Сысойки и Пилы. Наконец я устал и закрыл книгу. - Все уж? - шепотом спросил меня Коновалов. - Меньше половины... - Всю вслух прочитаешь? - Изволь. - Эх! - Он схватил себя за голову и закачался, сидя на ларе. Ему что-то хотелось сказать, он открывал и закрывал рот, вздыхая, как мехи, и для чего-то защурил глаза. Я не ожидал такого эффекта и не понимал его значения. - Как ты это читаешь! - шепотом заговорил он. - На разные голоса... Как живые все они... Апроська! Пила... дураки какие! Смешно мне было слушать... А дальше что? Куда они поедут? Господи боже! Ведь это все правда. Ведь это как есть настоящие люди, всамделишные мужики... И совсем как живые и голоса и рожи... Слушай, Максим! Посадим печь - читай дальше! Мы посадили печь, приготовили другую, и снова час и сорок минут я читал книгу. Потом опять пауза - печь испекла, вынули хлебы, посадили другие, замесили еще тесто, поставили еще опару... Все это делалось с лихорадочной быстротой и почти молча. Коновалов, нахмурив брови, изредка кратко бросал мне односложные приказания и торопился, торопился... К утру мы кончили книгу, я чувствовал, что язык у меня одеревенел. Сидя верхом на мешке муки, Коновалов смотрел мне в лицо странными глазами и молчал, упершись руками в колени... - Хорошо? - спросил я. Он замотал головой, жмуря глаза, и опять-таки почему-то шепотом заговорил: - Кто же это сочинил? - В глазах его светилось неизъяснимое словами изумление, и лицо вдруг вспыхнуло горячим чувством. Я рассказал, кто написал книгу. - Ну - человек он! Как хватил! А? Даже ужасно. За сердце берет - вот до чего живо. Что же он, сочинитель, что ему за это было? - То есть как? - Ну, например, дали ему награду или что там? - А за что ему нужно дать награду? - спросил я. - Как за что? Книга... вроде как бы акт полицейский. Сейчас ее читают... судят: Пила, Сысойка... какие же это люди? Жалко их станет всем... Народ темный. Какая у них жизнь? Ну, и... - И - что? Коновалов смущенно посмотрел на меня и робко заявил: - Какое-нибудь распоряжение должно выйти. Люди ведь, нужно их поддержать. В ответ на это я прочитал ему целую лекцию... Но - увы! - она не произвела того впечатления, на которое я рассчитывал. Коновалов задумался, поник головой, закачался всем корпусом и стал вздыхать, ни словом не мешая мне говорить. Я устал наконец, замолчал. Коновалов поднял голову и грустно посмотрел на меня. - Так ему, значит, ничего и не дали? - спросил он. - Кому? - осведомился я, позабыв о Решетникове. - Сочинителю-то? Я не ответил ему, чувствуя раздражение против слушателя, очевидно, не считавшего себя в силах решать мировые вопросы. Коновалов, не дожидаясь моего ответа, взял книгу в свои руки, осторожно повертел ее, открыл, закрыл и, положив на место, глубоко вздохнул. - Как все это премудро, господи! - вполголоса заговорил он. - Написал человек книгу... бумага и на ней точечки разные - вот и все. Написал и... умер он? - Умер, - сказал я. - Умер, а книга осталась, и ее читают. Смотрит в нее человек глазами и говорит разные слова. А ты слушаешь и понимаешь: жили на свете люди - Пила, Сысойка, Апроська... И жалко тебе людей, хоть ты их никогда не видал и они тебе совсем - ничего! По улице они такие, может, десятками живые ходят, ты их видишь, а не знаешь про них ничего... и тебе нет до них дела... идут они и идут... А в книге тебе их жалко до того, что даже сердце щемит... Как это понимать?.. А сочинитель так без награды и умер? Ничего ему не было? Я разозлился и рассказал ему о наградах сочинителям... Коновалов слушал меня, испуганно тараща глаза, и соболезнующе чмокал губами. - Порядки, - вздохнул он всей грудью и, закусив левый ус, грустно поник головой. Тогда я начал говорить о роковой роли кабака в жизни русского литератора, о тех крупных и искренних талантах, что погибли от водки - единственной утехи их многотрудной жизни. - Да разве такие люди пьют? - шепотом спросил меня Коновалов. В его широко открытых глазах сверкало и недоверие ко мне, испуг и жалость к тем людям. - Пьют! Что же они... после того, как напишут книги, запивают? Это, по-моему, был неуместный вопрос, и я на него не ответил. - Конечно, после, - решил Коновалов. - Живут люди и смотрят в жизнь, и вбирают в себя чужое горе жизни. Глаза у них, должно быть, особенные... И сердце тоже... Насмотрятся на жизнь и затоскуют... И вольют тоску в книги... Это уж не помогает, потому - сердце тронуто, из него тоски огнем не выжжешь... Остается - водкой ее заливать. Ну и пьют... Так я говорю? Я согласился с ним, и это как бы придало ему бодрости. - Ну, и по всей правде, - продолжал он развивать психологию сочинителей, - следует их за это отличить. Верно ведь? Потому что они понимают больше других и указывают другим разные непорядки. Вот теперь я, например, - что такое? Босяк, галах, пьяница и тронутый человек. Жизнь у меня без всякого оправдания. Зачем я живу на земле и кому я на ней нужен, ежели посмотреть? Ни угла своего, ни жены, ни детей, и ни до чего этого даже и охоты нет. Живу, тоскую... Зачем? Неизвестно. Внутреннего пути у меня нет,- понимаешь? Как бы это сказать? Этакой искорки в душе нет... силы, что ли? Ну, нет во мне одной штуки - и все тут! Понял? Вот я живу и эту штуку ищу и тоскую по ней, а что она такое есть - это мне неизвестно... Он, держась рукой за голову, смотрел на меня, и на лице его отразилась работа мысли, ищущей для себя формы. - Ну, и что же дальше? - допытывался я. - Дальше?.. Не могу я тебе рассказать... Но думаю так, что ежели бы какой-нибудь сочинитель присмотрелся ко мне,- мог бы он объяснить мне мою жизнь, а? Ты как думаешь? Я думал, что и сам в состоянии объяснить ему его жизнь, и сразу же принялся за это, на мой взгляд, легкое и ясное дело. Я начал говорить об условиях и среде, о неравенстве, о людях - жертвах жизни и о людях - владыках ее. Коновалов слушал внимательно. Он сидел против меня, подперши щеку рукой, и его большие голубые глаза, широко раскрытые, задумчивые и умные, постепенно заволакивались как бы легким туманом, на лбу все резче ложились складки, он, кажется, удерживал дыхание, весь поглощенный желанием понять мои речи. Мне льстило все это. Я с жаром расписывал ему его жизнь и доказывал, что он не виноват в том, что он таков. Он - печальная жертва условий, существо, по природе своей, со всеми равноправное и длинным рядом исторических несправедливостей сведенное на степень социального нуля. Я заключил речь тем, что сказал: - Тебе не в чем винить себя... Тебя обидели... Он молчал, не сводя с меня глаз; я видел, как в них зарождается хорошая, светлая улыбка, и с нетерпением ждал, чем он откликнется на мои слова. Он ласково засмеялся и, мягким, женским движением потянувшись ко мне, положил мне руку на плечо. - Как ты, брат, легко рассказываешь! Откуда только тебе все эти дела известны? Всь из книг? Много же ты читал их. Эх, ежели бы мне тоже почитать с эстоль!.. Но главная причина - очень ты жалостливо говоришь... Впервые мне такая речь. Удивительно! Все люди друг друга винят в своих незадачах, а ты - всю жизнь, все порядки. Выходит, по-твоему, что человек-то сам по себе не виноват ни в чем, а написано ему на роду быть босяком - потому он и босяк. И насчет арестантов очень чудно: воруют потому, что работы нет, а есть надо... Как все это жалостливо у тебя! Слабый ты, видно, сердцем-то!.. - Погоди,- сказал я,- ты согласен со мною? Верно я говорил? - Тебе лучше знать, верно или нет,- ты грамотный... Оно, пожалуй,- ежели взять других,- так верно... А вот ежели я... - То что? - Ну, я - особливая статья... Кто виноват, что я пью? Павелка, брат мой, не пьет - в Перми у него своя пекарня. А я вот работаю лучше его - однако бродяга и пьяница, и больше нет мне ни звания, ни доли... А ведь мы одной матери дети! Он еще моложе меня. Выходит - во мне самом что-то неладно... Не так я, значит, родился, как человеку следует. Сам же ты говоришь, что все люди одинаковые. А я на особой стезе... И не один я - много нас этаких. Особливые мы будем люди... ни в какой порядок не включаемся. Особый нам счет нужен... и законы особые... очень строгие законы - чтобы нас искоренять из жизни! Потому пользы от нас нет, а место мы в ней занимаем и у других на тропе стоим... Кто перед нами виноват? Сами мы перед собой виноваты... Потому у нас охоты к жизни нет и к себе самим мы чувств не имеем... Он - этот большой человек с ясными глазами ребенка - с таким легким духом выделял себя из жизни в разряд людей, для нее не нужных и потому подлежащих искоренению, с такой смеющейся грустью, что я был положительно ошеломлен этим самоуничижением, до той поры еще не виданным мною у босяка, в массе своей существа от всего оторванного, всему враждебного и над всем готового испробовать силу своего озлобленного скептицизма. Я встречал только людей, которые всегда все винили, на все жаловались, упорно отодвигая самих себя в сторону из ряда очевидностей, опровергавших их настойчивые доказательства личной непогрешимости,- они всегда сваливали свои неудачи на безмолвную судьбу, на злых людей... Коновалов судьбу не винил, о людях не говорил. Во всей неурядице личной жизни был виноват только он сам, и чем упорнее я старался доказать ему, что он "жертва среды и условий", тем настойчивее он убеждал меня в своей виновности пред самим собой за свою печальную долю... Это было оригинально, но это бесило меня. А он испытывал удовольствие, бичуя себя; именно удовольствием блестели его глаза, когда он звучным баритоном кричал мне: - Каждый человек сам себе хозяин, и никто в том не повинен, ежели я подлец! В устах культурного человека такие речи не удивили бы меня, ибо еще нет такой болячки, которую нельзя было бы найти в сложном и спутанном психическом организме, именуемом "интеллигент". Но в устах босяка, - хотя он тоже интеллигент среди обиженных судьбой, голых, голодных и злых полулюдей, полузверей, наполняющих грязные трущобы городов, - из уст босяка странно было слышать эти речи. Приходилось заключить, что Коновалов действительно - особая статья, но я не хотел этого. С внешней стороны Коновалов до мелочей являлся типичнейшим золоторотцем; но чем больше я присматривался к нему, тем больше убеждался, что имею дело с разновидностью, нарушавшей мое представление о людях, которых давно пора считать за класс и которые вполне достойны внимания, как сильно алчущие и жаждущие, очень злые и далеко не глупые... Мы с ним спорили все жарче. - Да погоди, - кричал я, - как может человек устоять на ногах, коли на него со всех сторон разная темная сила прет? - Упрись крепче! - возглашал мой оппонент, горячась и сверкая глазами. - Да во что упереться? - Найди свою точку и упрись! - А ты чего же не упирался? - Вот я те и говорю, чудак человек, что я сам виноват в моей доле!.. Не нашел я точки моей! Ищу, тоскую - не нахожу! Однако надо было позаботиться о хлебе, и мы принялись за работу, продолжая доказывать друг другу правильность своих воззрений. Конечно, ничего не доказали и, оба взволнованные, кончив работу, легли спать. Коновалов растянулся на полу пекарни и скоро заснул. Я лежал на мешках с мукой и сверху вниз смотрел на его могучую бородатую фигуру, богатырски раскинувшуюся на рогоже, брошенной около ларя. Пахло горячим хлебом, кислым тестом, углекислотой... Светало, в стекла окон, покрытые пленкой мучной пыли, смотрело серое небо. Грохотала телега, пастух играл, собирая стадо. Коновалов храпел. Я смотрел, как вздымалась его широкая грудь, и обдумывал разные способы наискорейшего обращения его в мою веру, но ничего не выдумал и заснул. Поутру мы с ним встали, поставили опару, умылись и сели на ларе пить чай. - Что, у тебя есть книжка? - спросил Коновалов. - Есть... - Почитаешь мне? - Ладно... - Вот хорошо! Знаешь что? Проживу я месяц, возьму у хозяина деньги и половину - тебе! - На что? - Купи книжек... Себе купи, которые по вкусу там, и мне купи - хоть две. Мне - которые про мужиков. Вот вроде Пилы и Сысойки... И чтобы, знаешь, с жалостью было написано, а не смеха ради... Есть иные - чепуха совсем! Панфилка и Филатка - даже с картинкой на первом месте - дурость. Пошехонцы, сказки разные. Не люблю я это. Я не знал, что есть этакие, вот как у тебя. - Хочешь про Стеньку Разина? - Про Стеньку? Хорошо? - Очень хорошо... - Тащи! И вскоре я уже читал ему Костомарова: "Бунт Стеньки Разина". Сначала талантливая монография, почти эпическая поэма, не понравилась моему бородатому слушателю. - А почему тут разговоров нет? - спросил он, заглядывая в книгу. И, когда я объяснил - почему, он даже зевнул и хотел скрыть зевок, но это ему не удалось, и он сконфуженно и виновато заявил мне: - Читай - ничего! Это я так... Но по мере того, как историк рисовал кистью художника фигуру Степана Тимофеевича и "князь волжской вольницы" вырастал со страниц книги, Коновалов перерождался. Ранее скучный и равнодушный, с глазами, затуманенными ленивой дремотой, - он, постепенно и незаметно для меня, предстал предо мной в поразительно новом виде. Сидя на ларе против меня и обняв свои колени руками, он положил на них подбородок так, что его борода закрыла ему ноги, и смотрел на меня жадными, странно горевшими глазами из-под сурово нахмуренных бровей. В нем не было ни одной черточки той детской наивности, которой он удивлял меня, и все то простое, женственно мягкое, что так шло к его голубым, добрым глазам, - теперь потемневшим и суженным, - исчезло куда-то. Нечто львиное, огневое было в его сжатой в ком мускулов фигуре. Я замолчал. - Читай, - тихо, но внушительно сказал он. - Ты что? - Читай! - повторил он, и в тоне его вместе с просьбой звучало раздражение. Я продолжал, изредка поглядывая на него, и видел, что он все более разгорается. Он него исходило что-то возбуждавшее и опьянявшее меня - какой-то горячий туман. И вот я дошел до того, как поймали Стеньку. - Поймали! - крикнул Коновалов. Боль, обида, гнев звучали в этом возгласе. У него выступил пот на лбу и глаза странно расширились. Он соскочил с ларя, высокий и возбужденный, остановился против меня, положил мне руку на плечо и громко, торопливо заговорил: - Погоди! Не читай... Скажи, что теперь будет? Нет, стой, не говори! Казнят его? А? Читай скорей, Максим! Можно было думать, что именно Коновалов, а не Фролка - родной брат Разину. Казалось, что какие-то узы крови, неразрывные, не остывшие за три столетия, до сей поры связывают этого босяка со Стенькой и босяк со всей силой живого, крепкого тела, со всей страстью тоскующего без "точки" духа чувствует боль и гнев пойманного триста лет тому назад вольного сокола. - Да читай, Христа ради! Я читал, возбужденный и взволнованный, чувствуя, как бьется мое сердце, и вместе с Коноваловым переживая Стенькину тоску. И вот мы дошли до пыток. Коновалов скрипел зубами, и его голубые глаза сверкали, как угли. Он навалился на меня сзади и тоже не отрывал глаз от книги. Его дыхание шумело над моим ухом и сдувало мне волосы с головы на глаза. Я встряхивал головой для того, чтобы отбросить их. Коновалов увидел это и положил мне на голову свою тяжелую ладонь. "Тут Разин так скрипнул зубами, что вместе с кровью выплюнул их на пол..." - Будет!.. К черту! - крикнул Коновалов и, вырвав у меня из рук книгу, изо всей силы шлепнул ее об пол и сам опустился за ней. Он плакал, и так как ему было стыдно слез, он как-то рычал, чтобы не рыдать. Он спрятал голову в колени и плакал, вытирая глаза о свои грязные тиковые штаны. Я сидел перед ним на ларе и не знал, что сказать ему в утешение. - Максим! - говорил Коновалов, сидя на полу. - Страшно! Пила... Сысойка. А потом Стенька... а? Какая судьба!.. Зубы-то как он выплюнул!.. а? И он весь вздрагивал. Его особенно поразили выплюнутые Стенькой зубы, он то и дело, болезненно передергивая плечами, говорил о них. Мы оба с ним были как пьяные под влиянием вставшей перед нами мучительной и жестокой картины пыток. - Ты мне ее еще раз прочитай, слышишь? - уговаривал меня Коновалов, подняв с полу книгу и подавая ее мне. - А ну-ка, покажи, где тут написано насчет зубов? Я показал ему, и он впился глазами в эти строки. - Так и написано: "зубы свои выплюнул с кровью"? А буквы те же самые, как и все другие... Господи! Как ему больно-то было, а? Зубы даже... а в конце там что еще будет? Казнь? Ага! Слава те, господи, все-таки казнят человека! Он выразил эту радость с такой страстью, с таким удовлетворением в глазах, что я вздрогнул от этого сострадания, так сильно желавшего смерти измученному Стеньке. Весь этот день прошел у нас в странном тумане: мы все говорили о Стеньке, вспоминая его жизнь, песни, сложенные о нем, его пытки. Раза два Коновалов запевал звучным баритоном песни и обрывал их. Мы с ним стали еще ближе друг к другу с этого дня.

Похожие публикации