Татьяна толстая соня анализ. Рецензия на рассказ Т.Н.Толстой "Соня". Аргументы из литературы по направлению «человек и общество»

«Каждый выбирает по себе…»

(Урок по рассказу Татьяны Толстой «Соня»)

Никифорова Татьяна Леонидовна , учитель русского языка

и литературы МБОУ «Карпогорская ВСОШ №51»

Цель урока:

познакомить учащихся с понятием «жестокая проза» на примере рассказа «Соня» Т. Толстой ;

Задачи урока:

проследить связь творчества Татьяны Толстой с литературой 19 века ;

развить умения и навыки анализа прозаического произведения: определение темы и идеи, особенностей изображения героев, изобразительно-выразительных средств языка произведения, сюжетно-композиционных особенностей текста, определение авторского отношения к изображаемому;

воздействовать на эмоциональное восприятие учащихся; воспитывать в внимательное отношение к близким людям, толерантность.

Оформление:

Портрет Т. Толстой.

«Толстая отнюдь не добрый волшебник, и сказки у неё с плохим концом. Мир страшен сам по себе. Жизнь изначально трагична уже потому, что подчиняется времени» (А.Генис).

«В её рассказах помещаются только маленькие люди – не Башмачкины, а Стойкие Оловянные солдатики» (П. Вайль).

«…маленький человек – это человек нормальный» (Т.Толстая).

«…вечная Сонечка, пока мир стоит…», « Это человек-то вошь?» (Ф.М.Достоевский «Преступление и наказание»).

Мультимедиа: презентация, кадры из спектакля «Соня» и художественного фильма «Дом на песке», музыкальное сопровождение – гр. «ЧайФ» («Соня любит Петю»)

Предварительная подготовка: чтение учащимися рассказа Т.Толстой “Соня”.

Тип урока: изучение нового материала

Форма урока: беседа

План урока:

Вступление (стих. «Каждый выбирает для себя», Ю.Левитанский)

Сообщение учащегося о жизни и творчестве Т.Толстой.

Анализ произведения:

А) Анализ образа Сони

Б) Анализ образа Ады

4. Заключение.

5. Домашнее задание.

Ход урока

1.Вступление: чтение учителем стихотворения Юрия Левитанского

Каждый выбирает для себя

Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку -
Каждый выбирает для себя.

Каждый выбирает по себе
Слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает по себе.
Щит и латы, посох и заплаты,
Меру окончательной расплаты
Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает для себя.
Выбираем тоже - как умеем.
Ни к кому претензий не имеем.
Каждый выбирает для себя!

Тема нравственного выбора всегда остро стояла в литературе. Современная литература тоже поднимает этот жизненно важный вопрос.

Последние 10 лет не умолкают дискуссии о современной женской прозе, активно заявившей о себе в 80-х годах. Появление на литературном горизонте таких ярких и разных писательниц, как Людмила Петрушевская, Татьяна Толстая, Людмила Улицкая, Виктория Токарева сделало актуальным вопрос о новом явлении «женская литература». Одной из основных тем современной женской прозы является тема семьи и тема любви. Но сегодня мы посмотрим, как уживаются вместе женская литература и направление, которое в литературе называется «жестокая проза» на примере рассказа «Соня» Татьяны Толстой. Но немного об авторе… (слайд №1)

2.Сообщение учащегося:

Татьяна Никитична Толстая (р.1951) – прозаик, эссеист, критик, во многом определившая литературное лицо 1990-х годов, единодушно признана одним их самых ярких авторов нового поколения. Внучка писателя Алексея Николаевича Толстого и переводчика Михаила Леонидовича Лозинского. После окончания средней школы и классического отделения филологического факультета Ленинградского университета долгое время работает в издательстве. С 1974 г. живет в Москве. Писать, по собственному признанию, начала случайно. (Слайд №2) Первый сборник рассказов “На золотом крыльце сидели…” появился в 1987 году, затем появились еще 3 сборника, рассказ “Соня” входит в книгу “Река Оккервиль”. В 2000 и 2002 году вышли книги “День” и “Ночь”, за роман “Кысь”, который создавался 14 лет, в 2001 году писательница получила премию “Триумф». С начала 90-х Татьяна Толстая подолгу живет в Америке, преподает в различных университетах историю и теорию литературы.

3.Анализ произведения: (слайд №3)

Итак, рассказ прочитан. В центре рассказа «Соня» - две женские судьбы. Место действия – Ленинград.Время действия – предвоенная пора, герои молоды, счастливы, полны надежд. Появление нового лица – Сони – вносит приятное разнообразие в их жизнь и обещает новое приключение. Но поговорим о Соне…Каждый из вас по-своему представил героиню. Как она выглядит?

А) Анализ образа Сони:

* Портрет (нелепая внешность, нелепая одежда)

* Возраст: ровесница века (“в 41году ей должно было исполниться 40”)

* Внутренний облик : «Ясно одно – Соня была дура». Четыре раза на протяжении рассказа утверждается, что Соня – дура. В чём же заключается Сонин идиотизм? Медленно перестраивается, может зазеваться, наивна до непредсказуемости, сентиментальные стихи не вовремя, безобразно одевается. А внутренние качества? “Любила детей”, “романтическое существо”, “должна же у нее быть совесть”, “любящее сердце”. И это “идиотизм”?

По-своему представили Соню режиссёр одноимённого спектакля и режиссёр художественного фильма «Дом на песке»

О спектакле:

Режиссёр рижского театра по-своему представил Соню. В аннотации к спектаклю было написано, что «это рассказ о женщине с «лошадиным лицом», но с большим сердцем. Героиня Т.Толстой объединяет в себе много противоречий: грубоватую внешность и утонченный внутренний мир, тяжелую жизнь и хрупкую дущу.» Вероятно, поэтому в ходе работы над спектаклем Алвис Херманис пришел к неординарному решению - доверить эту роль не одной из актрис, а актеру-мужчине.

Презентация (кадры из спектакля и фильма «Дом на песке» под песню группы «ЧайФ» «Соня любит Петю») (слайд №4)

В литературе XIX века появляются герои, похожие друг на друга. Это литературные «типы» («маленький» человек, «лишний» человек) или «двойники» (Ф. М. Достоевский «Преступление и наказание», «двойники» Раскольникова).

Это герои одного периода или одного автора, но есть и «сквозные» персонажи, встречающиеся в произведениях писателей разных эпох, но имеющие сходство не только внутреннее и внешнее, но и похожие судьбы. Таковой является образ «вечной Сонечки», которую мы встречаем впервые в литературе XIX века. В каком произведении?

Что общего у героинь? (Бескорыстие, умение любить, готовность к самопожертвованию, неприспособленность к жизни, любовь к детям)

Каково значение имени «Соня»?

Имя «Софья» имеет древнегреческое происхождение и означает мудрость. Соня – нежная, добрая. В отношениях с незнакомыми людьми стеснительна и не отличается излишней доверчивостью, в то же время она способна проявить сочувствие к слабому и беззащитному существу и оказать посильную помощь человеку, попавшему в затруднительное положение.

Как окружающие позволяют шутить над Соней? Как вы относитесь к подобным “шуткам”? Прочитайте эпизод о разработке “адского планчика”. Почему не удалась в полной мере затея? О каких личных качествах Сони это говорит? Унижая другого человека, люди, в первую очередь, унижают себя, потому что демонстрируют низкие стороны своей души. Достойное поведение Сони, напротив, вызывает уважение и жалость читателя к человеку, не приспособленному к жизни в мире обмана и нечистоплотности.

Что в Соне есть кроме безобразной внешности?

Что было самым чудесным в её жизни? (эпистолярный роман с Николаем) Кто создал для неё это счастье? Вот об этом сейчас и поговорим…

Б) Анализ образа Ады (слайд №5)

Возраст: видимо, чуть моложе Сони,

в 33 году она “в своей лучшей форме ” – теннис, байдарки, поклонники, тут-то и придуман “адский планчик”,

в 41 она тоже в блокадном Ленинграде , сын эвакуирован с детским садом,

баночка томатного сока спасает ей жизнь,

в 90-е годы Ада Адольфовна – парализованная старуха под девяносто

Значение имени:Ада – с древнеевр. – нарядная, украшенная.

Какой мы видим Аду в начале рассказа? («Женщина острая, худая, по-змеиному элегантная». Термин «змеиная» означает умение укусить исподтишка.

Из-за чего она решает начать переписку Сони и Николая? (Мечтает отомстить)

Почему не хочет прервать их переписку? (Понимает, что это убьёт Соню)

Как живётся Аде во время войны

Символична брошка Ады. Как она выглядит?

За красивой внешностью Ады скрывается змеиная душа. Красота – явление преходящее.

Почему этот рассказ не об Аде? (слайд №6) Потому что самое большое чудо в своей жизни – спасительную баночку сока блокадным декабрем – она не заслужила. И не заслужила не потому, что когда-то в 33 году придумала в наказание Соне эпистолярную любовь, Николая, а потому, что зимой 41 отреклась от нее: написала Соне, что “все ложь, что она всех ненавидит, что Соня – старая дура и лошадь, что ничего не было и что будьте вы все прокляты”. И обвинять-то ее в этом тяжело – “было не до любви” в декабре 1941 года. Но вот Соне же было до любви…

Потому и рассказ о Соне (Так Гончаров пишет роман об Обломове, а не о Штольце. Литература защищает, оберегает того, у кого все отнимается в жизни. Так сказке милее всех Иванушка-дурачок. А наша Соня – четырежды будет сказано в тексте – “дура”.)

Ада обязана Соне жизнью. Но и Соня обязана Аде своим счастьем. Так все удивительно переплелось в этой жизни.

Чем была бы ее жизнь без романа в письмах – повседневность, обыденность, быт. Но Соня заслужила и другое.

И Толстая дарит Соне мечту, сказку. Вернее, Ада (“И вот надо же – жизнь устраивает такие штуки! – счастьем этим она была обязана всецело этой змее Аде Адольфовне”). В этой сказке все было, как и положено: королевич, королевна, живая вода. И уже непонятно, что в ее жизни вообще было настоящим, а что выдуманным. Однако, как справедливо заметил А.Генис, “Толстая отнюдь не добрый волшебник, и сказки у нее с плохим концом. Мир страшен сам по себе. Жизнь изначально трагична уже потому, что подчиняется времени”.

Одна из особенностей авторского повествования – несобственно-прямая речь. Авторское повествование звучит как диалог, причём автор здесь больше слушатель или журналист, берущий интервью, а высказаться получают право герои. Через речь персонажей “проглядывает” и их облик, и обстановка, в которой происходит беседа.

Г) Анализ художественных средств

*Толстая утверждает, что в любом её произведении есть фраза, которая является ключом к тексту и открывает суть произведения. («Голубков огонь не берёт») В чём смысл фразы? Брошь – предметная деталь – превратилась в символическую, она символизирует любовь, мысль о вечности и истинности любви. В пространстве и времени любовь, красота души, добро вечны. У Сони было единственное украшение – эмалевый голубок. Брошь для неё – это часть души.

Мотив времени - один из основных мотивов рассказа, как, собственно, почти всех рассказов Толстой. Именно в начале рассказа и в финале повторяется фраза: “Жил человек – и нет его”. Как же Толстая отвечает на вопрос, что остается после человека? Имя-мудрость, имя-память остается, жизнь другого человека остается, и еще должен был остаться белый эмалевый голубок, брошка Сони (“голубков огонь не берет”). Оказывается, все имело смысл. Финал рассказа звучит жизнеутверждающе.

По закону справедливости каждому воздаётся по его выбору, по его вере. Докажите это. (В конце рассказа Ада – 90-летняя парализованная старуха, она никому не нужна, никем не любима. Соня прожила свою жизнь счастливо, она осталась в памяти людей, спасла своего Николая от неминуемой гибели, ушла в небытие в самый счастливый момент своей жизни)

В символический образ превращается и еще одна деталь – баночка томатного сока, спасшая Николая-Аду. Самые главные мысли Толстая формулирует кратко, емко, афористично: “Сока там было ровно на одну жизнь”. Кому Соня отдала баночку сока? Узнала ли она Аду?

4) Заключение:

Это произведение современной литературы, которое поднимает важные нравственные проблемы, позволяет утвердительно ответить на вопрос о существовании сегодня настоящей литературы, думающей о человеке, “болеющей” за него. Рассказ “Соня” - это литература, которая вспомнила о своей гуманистической роли, обнаружила теснейшую связь с русской классической литературой

Вера человека в его мудрость и красоту души сближает писателей XIX и XX веков.
Образы «вечных Сонечек» прекрасны и правдивы. Они смиренны, кротки, но готовы испепелять себя ради любимых людей, поддерживая их в трудную минуту. Преодолевая немыслимые тяготы, они несут добро. Жертвенность не может быть напрасной. «Красота спасет мир», - сказал князь Мышкин, герой романа Достоевского «Идиот». «Красота души спасет мир!» - говорим мы

5) Домашнее задание(слайд №7)

Написать эссе «В чём заключается смысл человеческой жизни»

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Головина, Л. И. "Голубков огонь не берет": опыт прочтения рассказа Татьяны Толстой "Соня" / Л. И. Головина // Литература в школе. - 2008. - N 11. - С. 42-44

7. Холодяков И.В. "Другая проза" : поиски, обретения, потери // Лит. в шк. – 2002. – № 8. – С. 33-38 ; 2003. – № 1. – С. 36-40 ; № 8. – С. 29-33

Т.Толстая «Соня»

Жил человек -- и нет его. Только имя осталось -- Соня. "Помните, Соня

говорила..." "Платье похожее, как у Сони..." "Сморкаешься, сморкаешься без

конца, как Соня..." Потом умерли и те, кто так говорил, в голове остался

телефонной трубки. Или вдруг раскроется, словно в воздухе, светлой

фотографией солнечная комната -- смех вокруг накрытого стола, и будто

гиацинты в стеклянной вазочке на скатерти, тоже изогнувшиеся в кудрявых

розовых улыбках. Смотри скорей, пока не погасло! Кто это тут? Есть ли среди

них тот, кто тебе нужен? Но светлая комната дрожит и меркнет, и уже

просвечивают марлей спины сидящих, и со страшной скоростью, распадаясь,

уносится вдаль их смех -- догони-ка. Нет, постойте, дайте нас; рассмотреть!

Сидите, как сидели, и назовитесь по порядку! Но напрасны попытки ухватить

воспоминания грубыми телесными руками, веселая смеющаяся фигура

оборачивается большой, грубо раскрашенной тряпичной куклой, валится со

стула, если не подоткнешь ее сбоку; на бессмысленном лбу потеки клея от

мочального парика, н голубые стеклянные глазки соединены внутри пустого

черепа железной дужкой со свинцовым шариком противовеса. Вот чертова

перечница!

А ведь притворялась живой и любимой! А смеющаяся компания порхнула

прочь и, поправ тугие законы пространства и времени, щебечет себе вновь в

каком-то недоступном закоулке мира, вовеки нетленная, нарядно бессмертная,

и, может быть, покажется вновь на одном из поворотов пути -- в самый

неподходящий момент и, конечно, без предупреждения.

Ну раз вы такие -- живите как хотите. Гоняться за вами -- все равно что

ловить бабочек, размахивая лопатой. Но хотелось бы поподробнее узнать про

Соню.

Ясно одно -- Соня была дура. Это ее качество никто никогда не

оспаривал, да теперь уж и некому. Приглашенная в первый раз на обед -- в

далеком, желтоватой дымкой подернутом тридцатом году, -- истуканом сидела в

торце длинного накрахмаленного стола, перед конусом салфетки, свернутой, как

было принято -- домиком. Стыло бульонное озерцо. Лежала праздная ложка.

Достоинство всех английских королев, вместе взятых, заморозило Сонины

лошадиные черты.

А вы, Соня, -- сказали ей (должно быть, добавили и отчество, но

теперь оно уже безнадежно утрачено), -- а вы, Соня, что же не кушаете?

Перцу дожидаюсь, -- строго отвечала она ледяной верхней губой.

Впрочем, по прошествии некоторого времени, когда уже выяснились и

Сонина незаменимость на кухне в предпраздничной суете, и швейные

достоинства, и ее готовность погулять с чужими детьми и даже посторожить их

сон, если все шумной компанией отправляются на какое-нибудь неотложное

увеселение, -- по прошествии некоторого времени кристалл Сониной

глупости засверкал иными гранями, восхитительными в своей непредсказуемости.

Чуткий инструмент, Сонина душа улавливала, очевидно, тональность настроения

общества, пригревшего ее вчера, но, зазевавшись, не успевала перестроиться

на сегодня. Так, если на поминках Соня бодро вскрикивала: "Пей до дна!" --

то ясно было, что в ней еще живы недавние именины, а на свадьбе от Сониных

тостов веяло вчерашней кутьей с гробовыми мармеладками.

"Я вас видела в филармонии с какой-то красивой дамой: интересно, кто

это?" -- спрашивала Соня у растерянного мужа, перегнувшись через его

помертвевшую жену. В такие моменты насмешник Лев Адольфович, вытянув губы

трубочкой, высоко подняв лохматые брови, мотал головой, блестел мелкими

очками: "Если человек мертв, то это надолго, если он глуп, то это навсегда!"

Что же, так оно и есть, время только подтвердило его слова.

Сестра Льва Адольфовича, Ада, женщина острая, худая, по-змеиному

элегантная, тоже попавшая однажды в неловкое положение из-за Сониного

идиотизма, мечтала ее наказать. Ну, конечно, слегка -- так, чтобы и самим

посмеяться, и дурочке доставить небольшое развлечение. И они шептались в

углу -- Лев и Ада, -- выдумывая что поостроумнее.

Стало быть, Соня шила... А как она сама одевалась? Безобразно, друзья

мои, безобразно! Что-то синее, полосатое, до такой степени к ней не идущее!

Ну вообразите себе: голова как у лошади Пржевальского (подметил Лев

Адольфович), под челюстью огромный висячий бант блузки торчит из твердых

створок костюма, и рукава всегда слишком длинные. Грудь впалая, ноги такие

толстые -- будто от другого человеческого комплекта, и косолапые ступни.

Обувь набок снашивала. Ну, грудь, ноги -- это не одежда... Тоже одежда,

милая моя, это тоже считается как одежда! При таких данных надо особенно

соображать, что можно носить, чего нельзя!.. Брошка у нее была -- эмалевый

голубок. Носила его на лацкане жакета, не расставалась. И когда

переодевалась в другое платье -- тоже обязательно прицепляла этого голубка.

Соня хорошо готовила. Торты накручивала великолепные. Потом вот эту,

знаете, требуху, почки, вымя, мозги -- их так легко испортить, а у нее

выходило -- пальчики оближешь. Так что это всегда поручалось ей. Вкусно, и

давало повод для шуток. Лев Адольфович, вытягивая губы, кричал через стол:

"Сонечка, ваше вымя меня сегодня просто потрясает!" -- и она радостно кивала

бараньих мозгов!" -- "Это телячьи", -- не понимала Соня, улыбаясь. И все

радовались: ну не прелесть ли?!

Она любила детей, это ясно, и можно было поехать в отпуск, хоть в

Кисловодск, и оставить на нее детей и квартиру -- поживите пока у нас, Соня,

ладно? -- и, вернувшись, найти все в отменном порядке: и пыль вытерта, и

дети румяные, сытые, гуляли каждый день и даже ходили на экскурсию в музей,

где Соня служила каким-то там научным хранителем, что ли; скучная жизнь у

этих музейных хранителей, все они старые девы. Дети успевали привязаться к

ней и огорчались, когда ее приходилось перебрасывать в другую семью. Но ведь

нельзя же быть эгоистами и пользоваться Соней в одиночку: другим она тоже

могла быть нужна. В общем, управлялись, устанавливали какую-то разумную

очередь.

Ну что о ней еще можно сказать? Да это, пожалуй, и все! Кто сейчас

помнит какие-то детали? Да за пятьдесят лет никого почти в живых не

осталось, что вы! И столько было действительно интересных, по-настоящему

содержательных людей, оставивших концертные записи, книги, монографии по

искусству. Какие судьбы! О каждом можно говорить без конца. Тот же Лев

Адольфович, негодяй в сущности, но умнейший человек и в чем-то миляга. Можно

было бы порасспрашивать Аду Адольфовну, но ведь ей, кажется, под девяносто,

и -- сами понимаете... Какой-то там случай был с ней во время блокады.

Кстати, связанный с Соней. Нет, я плохо помню. Какой-то стакан, какие-то

письма, какая-то шутка.

Сколько было Соне лет? В сорок первом году -- там ее следы обрываются

Ей должно было исполниться сорок. Да, кажется, так. Дальше уже просто

значение, если неизвестно, кто были ее родители, какой она была в детстве,

где жила, что делала и с кем дружила до того дня, когда вышла на свет из

неопределенности и села дожидаться перцу в солнечной, нарядной столовой.

Впрочем, надо думать, что она была романтична и по-своему возвышенна. В

конце концов, эти ее банты, и эмалевый голубок, и чужие, всегда

сентиментальные стихи, не вовремя срывавшиеся с губ, как бы выплюнутые

длинной верхней губой, приоткрывавшей длинные, костяного цвета зубы, и

любовь к детям -- причем к любым, -- все это характеризует ее вполне

однозначно. Романтическое существо. Было ли у нее счастье? О да! Это -- да!

уж что-что, а счастье у нее было.

И вот надо же -- жизнь устраивает такие штуки! -- счастьем этим она

была обязана всецело этой змее Аде Адольфовне. (Жаль, что вы ее не знали в

молодости. Интересная женщина.)

Они собрались большой компанией -- Ада, Лев, еще Валериан, Сережа,

кажется, и Котик, и кто-то еще -- и разработали уморительный план (поскольку

идея была Адина, Лев называл его "адским планчиком"), отлично им удавшийся.

Год шел что-нибудь такое тридцать третий. Ада была в своей лучшей форме,

хотя уже и не девочка, -- фигурка прелестная, лицо смуглое с темно-розовым

румянцем, в теннис она первая, на байдарке первая, все ей смотрели в рот.

Аде было даже неудобно, что у нее столько поклонников, а у Сони -- ни

одного. (Ой, умора! У Сони -- поклонники?!) И она предложила придумать для

бедняжки загадочного воздыхателя, безумно влюбленного, но по каким-то

причинам никак не могущего с ней встретиться лично. Отличная идея! Фантом

был немедленно создан, наречен Николаем, обременен женой и тремя детьми,

поселен для переписки в квартире Адиного отца -- тут раздались было голоса

протеста: а если Соня узнает, если сунется по этому адресу? -- но аргумент

был отвергнут как несостоятельный: во-первых, Соня

дура, в том-то вся и штука; ну а во-вторых, должна же у нее быть

совесть -- у Николая семья, неужели она ее возьмется разрушить? Вот, он же

ей ясно пишет, -- Николай то есть, -- дорогая, ваш незабываемый облик навеки

отпечатался в моем израненном сердце (не надо "израненном", а то она поймет

буквально, что инвалид), но никогда, никогда нам не суждено быть рядом, так

как долг перед детьми... ну и так далее, но чувство, -- пишет далее Николай,

Нет, лучше: истинное чувство -- оно согреет его холодные члены ("То есть

как это, Адочка?" -- "Не мешайте, дураки!") путеводной звездой и всякой там

пышной розой. Такое вот письмо. Пусть он видел ее, допустим, в филармонии,

любовался ее тонким профилем (тут Валериан просто свалился с дивана от

хохота) и вот хочет, чтобы возникла такая возвышенная переписка. Он с трудом

узнал ее адрес. Умоляет прислать фотографию. А почему он не может явиться на

свидание, тут-то дети не помешают? А у него чувство долга. Но оно ему

почему-то ничуть не мешает переписываться? Ну тогда пусть он парализован. До

пояса. Отсюда и хладные члены. Слушайте, не дурите! Надо будет -- парализуем

его попозже. Ада брызгала на почтовую бумагу "Шип-ром", Котик извлек из

детского гербария засушенную незабудку, розовую от старости, совал в

конверт. Жить было весело!

Переписка была бурной с обеих сторон. Соня, дура, клюнула сразу.

Влюбилась так, что только оттаскивай. Пришлось слегка сдержать ее пыл:

Николай писал примерно одно письмо в месяц, притормаживая Соню с ее

разбушевавшимся купидоном.

Николай изощрялся в стихах: Валериану пришлось попотеть. Там были

просто перлы, кто понимает, -- Николай сравнивал Соню с лилией, лианой и

газелью, себя -- с соловьем и джейраном, причем одновременно. Ада писала

прозаический текст и осуществляла общее руководство, останавливая своих

резвившихся приятелей, дававших советы Валериану: "Ты напиши ей, что она --

гну. В смысле антилопа. Моя божественная гну, я без тебя иду ко дну!" Нет,

Ада была на высоте: трепетала Николаевой нежностью и разверзала глубины его

одинокого мятущегося духа, настаивала на необходимости сохранять

платоническую чистоту отношений и в то же время подпускала намек на

разрушительную страсть, время для проявления коей еще почему-то не приспело.

Конечно, по вечерам Николай и Соня должны были в назначенный час поднять

взоры к одной и той же звезде. Без этого уж никак. Если участники

эпистолярного романа в эту минуту находились поблизости, они старались

помешать Соне раздвинуть занавески и украдкой бросить взгляд в звездную

высь, звали ее в коридор: "Соня, подите сюда на минутку... Соня, вот какое

дело...", наслаждаясь ее смятением: заветный миг надвигался, а Николаев взор

рисковал проболтаться попусту в окрестностях какого-нибудь там Сириуса или

как его -- в общем, смотреть надо было в сторону Пулкова.

Потом затея стала надоедать: сколько же можно, тем более что из томной

Сони ровным счетом ничего нельзя было вытянуть, никаких секретов; в

наперсницы к себе она никого не допускала и вообще делала вид, что ничего не

происходит, -- надо

же, какая скрытная оказалась, а в письмах горела неугасимым пламенем

высокого чувства, обещала Николаю вечную верность и сообщала о себе

все-превсе: и что ей снится, и какая пичужка где-то там прощебетала.

Высылала в конвертах вагоны сухих цветов, и на один из Николаевых дней

рождения послала ему, отцепив от своего ужасного жакета, свое единственное

украшение: белого эмалевого голубка. "Соня, а где нее ваш голубок?" --

"Улетел", -- говорила она, обнажая костяные лошадиные зубы, и по глазам ее

ничего нельзя было прочесть. Ада все собиралась умертвить, наконец,

обременявшего ее Николая, но, получив голубка, слегка содрогнулась и

отложила убийство до лучших времен. В письме, приложенном к голубку, Соня

клялась непременно отдать за Николая свою жизнь или пойти за ним, если надо,

на край света.

Весь мыслимый урожай смеха был уже собран, проклятый Николай каторжным

ядром путался под ногами, но бросить Соню одну, на дороге, без голубка, без

возлюбленного, было бы бесчеловечно. А годы шли; Валериан, Котик и, кажется,

Сережа по разным причинам отпали от участия в игре, и Ада мужественно,

угрюмо, одна несла свое эпистолярное бремя, с ненавистью выпекая, как

автомат, ежемесячные горячие почтовые поцелуи. Она уже сама стала немного

Николаем, и порой в зеркале при вечернем освещении ей мерещились усы на ее

смугло-розовом личике. И две женщины на двух концах Ленинграда, одна со

злобой, другая с любовью, строчили друг другу письма о том, кого никогда не

существовало.

Когда началась война, ни та ни другая не успели эвакуироваться. Ада

копала рвы, думая о сыне, увезенном с детским садом. Было не до любви. Она

съела все, что было можно, сварила кожаные туфли, пила горячий бульон из

обоев -- там все-таки было немного клейстера. Настал декабрь, кончилось все.

Ада отвезла на саночках в братскую могилу своего папу, потом Льва

Адольфовича, затопила печурку Диккенсом и негнущимися пальцами написала Соне

прощальное Николаево письмо. Она писала, что все ложь, что она всех

ненавидит, что Соня -- старая дура и лошадь, что ничего не было и что будьте

вы все прокляты. Ни Аде, ни Николаю Дальше жить не хотелось. Она отперла

двери большой отцовской квартиры, чтобы похоронной команде легче было войти,

и легла на диван, навалив на себя пальто папы и брата.

во-вторых, Ада Адольфовна не очень-то разговорчива, ну и, кроме того, как

уже говорилось, время! Время все съело. Добавим к этому, что читать в чужой

душе трудно: темно, и дано не всякому. Смутные домыслы, попытки догадок --

не больше.

Вряд ли, я полагаю, Соня получила Николаеву могильную весть. Сквозь тот

черный декабрь письма не проходили или же шли месяцами. Будем думать, что

она, возведя полуслепые от голода глаза к вечерней звезде над разбитым

Пулковом, в этот день не почувствовала магнетического взгляда своего

возлюбленного и поняла, что час его пробил. Любящее сердце -- уж говорите,

что хотите -- чувствует такие вещи, его не обманешь. И, догадавшись,

что пора, готовая испепелить себя ради спасения своего

единственного, Соня взяла все, что у нее было - баночку довоенного томатного

сока, сбереженного для такого вот смертного случая, -- и побрела через

весь Ленинград в квартиру умирающего Николая. Сока там было ровно на

одну жизнь.

Николай лежал под горой пальто, в ушанке, с черным страшным лицом, с

запекшимися губами, но гладко побритый. Соня опустилась на

колени, прижалась глазами к его отекшей руке со сбитыми ногтями и немножко

поплакала. Потом она напоила его соком с ложечки, подбросила

книг в печку благословила свою счастливую судьбу и ушла с ведром

за водой, чтобы больше никогда не вернуться- бомбили в тот день

сильно.

Вот, собственно, и все, что можно сказать о Соне. Жил человек -- и нет

его. Одно имя осталось.

Ада Адольфовна, отдайте мне Сонины письма.

Ада Адольфовна выезжает из спальни в столовую, поворачивая руками

большие колеса инвалидного кресла. Сморщенное личико ее мелко трясется.

Черное платье прикрывает до пят безжизненные ноги. Большая камея приколота у

горла. На камее кто-то кого-то убивает: щиты, копья, враг

изящно упал.

Письма?

Письма, письма, отдайте мне Сонины письма

Не слышу!

Слово "отдайте" она всегда плохо слышит раздраженно шипит жена внука,

косясь на камею.

Не пора ли обедать? -- шамкает Ада Адольфовна.

Какие большие темные буфеты, какое тяжелое столовое серебро в них, и

вазы, и всякие запасы: чай, варенья, крупы, макароны. Из других комнат тоже

виднеются буфеты, буфеты, гардеробы, шкафы -- с бельем, с книгами, со

всякими вещами. Где она хранит пачку Сониных писем, ветхий пакетик,

перехваченный бечевкой, потрескивающий от сухих цветов, желтоватых и

прозрачных, как стрекозиные крылья? Не помнит или не хочет говорить? Да и

что толку -- приставать к трясущейся парализованной старухе! Мало ли у нее

самой было в жизни трудных дней? Скорее всего она бросила эту пачку в огонь,

встав на распухшие колени в ту ледяную зиму, во вспыхивающем кругу минутного

света, и, может быть, робко занявшись вначале, затем быстро чернея с углов,

и, наконец, взвившись столбом гудящего пламени, письма согрели, хоть на

краткий | миг, ее скрюченные, окоченевшие пальцы. Пусть так. Вот только

белого голубка, я думаю, она должна была оттуда вынуть. Ведь голубков огонь

не берет.

Транскрипт

1 Соня рассказ, автор - Толстая Татьяна Жил человек и нет его. Только имя осталось Соня. «Помните, Соня говорила» «Платье, похожее как у Сони» «Сморкаешься, сморкаешься без конца, как Соня» Потом умерли и те, кто так говорил, в голове остался только след голоса, бестелесного, как бы исходящего из черной пасти телефонной трубки. Или вдруг раскроется, словно в воздухе, светлой живой фотографией солнечная комната смех вокруг накрытого стола, и будто гиацинты в стеклянной вазочке на скатерти, тоже изогнувшиеся в кудрявых розовых улыбках. Смотри скорей, пока не погасло! Кто это тут? Есть ли среди них гот, кто тебе нужен? Но светлая комната дрожит и меркнет, и уже просвечивают марлей спины сидящих, и со страшной скоростью, распадаясь, уносится вдаль их смех догони-ка. Нет, постойте, дайте вас рассмотреть! Сидите, как сидели, и назовитесь по порядку! Но напрасны попытки ухватить воспоминания грубыми телесными руками. Веселая смеющаяся фигура оборачивается большой, грубо раскрашенной тряпичной куклой, валится со стула, если не подоткнешь ее сбоку; на бессмысленном лбу потеки клея от мочального парика, а голубые стеклянистые глазки соединены внутри пустого черепа железной дужкой со свинцовым шариком противовеса. Вот чертова перечница! А ведь притворялась живой и любимой! А смеющаяся компания порхнула прочь и, поправ тугие законы пространства и времени, щебечет себе вновь в каком-то недоступном закоулке мира, вовеки нетленная, нарядно бессмертная, и, может быть, покажется вновь на одном из поворотов пути в самый неподходящий момент, и, конечно, без предупреждения. Ну раз вы такие живите как хотите. Гоняться за вами все равно что ловить бабочек, размахивая лопатой. Но хотелось бы поподробнее узнать про Соню. Ясно одно Соня была дура. Это ее качество никто никогда не оспаривал, да теперь уж и некому. Приглашенная в первый раз на обед, в далеком, желтоватой дымкой подернутом тридцатом году, истуканом сидела в торце длинного накрахмаленного стола, перед конусом салфетки, свернутой как было принято домиком. Стыло бульонное озерцо. Лежала праздная ложка. Достоинство всех английских королев, вместе взятых, заморозило Сонины

2 лошадиные черты. А вы, Соня, сказали ей (должно быть, добавили и отчество, но теперь оно уже безнадежно утрачено), а вы, Соня, что же не кушаете? Перцу дожидаюсь, строго отвечала она ледяной верхней губой. Впрочем, по прошествии некоторого времени, когда уже выяснились и Сонина незаменимость на кухне в предпраздничной суете, и швейные достоинства, и ее готовность погулять с чужими детьми и даже посторожить их сон, если все шумной компанией отправляются на какое-нибудь неотложное увеселение, по прошествии некоторого времени кристалл Сониной глупости засверкал иными гранями, восхитительными в своей непредсказуемости. Чуткий инструмент, Сонина душа улавливала, очевидно, тональность настроения общества, пригревшего ее вчера, но, зазевавшись, не успевала перестроиться на сегодня. Так, если на поминках Соня бодро вскрикивала: «Пей до дна!» то ясно было, что в ней еще живы недавние именины, а на свадьбе от Сониных тостов веяло вчерашней кутьей с гробовыми мармеладками. «Я вас видела в филармонии с какой-то красивой дамой: интересно, кто это?» спрашивала Соня у растерянного мужа, перегнувшись через его помертвевшую жену. В такие моменты насмешник Лев Адольфович, вытянув губы трубочкой, высоко подняв лохматые брови, мотал головой, блестел мелкими очками: «Если человек мертв, то это надолго, если он глуп, то это навсегда!» Что же, так оно и есть, время только подтвердило его слова. Сестра Льва Адольфовича, Ада, женщина острая, худая, позмеиному элегантная, тоже попавшая однажды в неловкое положение из-за Сониного идиотизма, мечтала ее наказать. Ну, конечно, слегка так, чтобы и самим посмеяться, и дурочке доставить небольшое развлечение. И они шептались в углу Лев и Ада, выдумывая что поостроумнее. Стало быть, Соня шила А как она сама одевалась? Безобразно, друзья мои, безобразно! Что-то синее, полосатое, до такой степени к ней не идущее! Ну вообразите себе: голова как у лошади Пржевальского (подметил Лев Адольфович), под челюстью огромный висячий бант блузки торчит из твердых створок костюма, и рукава всегда слишком длинные. Грудь впалая, ноги

3 такие толстые будто от другого человеческого комплекта, и косолапые ступни. Обувь набок снашивала. Ну, грудь, ноги это не одежда Тоже одежда, милая моя, это тоже считается как одежда! При таких данных надо особенно соображать, что можно носить, чего нельзя!.. Брошка у нее была эмалевый голубок. Носила его на лацкане жакета, не расставалась. И когда переодевалась в другое платье тоже обязательно прицепляла этого голубка. Соня хорошо готовила. Торты накручивала великолепные. Потом вот эту, знаете, требуху, почки, вымя, мозги их так легко испортить, а у нее выходило пальчики оближешь. Так что это всегда поручалось ей. Вкусно, и давало повод для шуток. Лев Адольфович, вытягивая губы, кричал через стол: «Сонечка, ваше вымя меня сегодня просто потрясает!» и она радостно кивала в ответ. А Ада сладким голоском говорила: «А я вот в восторге от ваших бараньих мозгов!» «Это телячьи», не понимала Соня, улыбаясь. И все радовались: ну не прелесть ли?! Она любила детей, это ясно, и можно было поехать в отпуск, хоть в Кисловодск, и оставить на нее детей и квартиру поживите пока у нас, Соня, ладно? и, вернувшись, найти все в отменном порядке: и пыль вытерта, и дети румяные, сытые, гуляли каждый день и даже ходили на экскурсию в музей, где Соня служила каким-то там научным хранителем, что ли; скучная жизнь у этих музейных хранителей, все они старые девы. Дети успевали привязаться к ней и огорчались, когда ее приходилось перебрасывать в другую семью. Но ведь нельзя же быть эгоистами и пользоваться Соней в одиночку: другим она тоже могла быть нужна. В общем, управлялись, устанавливали какую-то разумную очередь. Ну что о ней еще можно сказать? Да это, пожалуй, и все! Кто сейчас помнит какие-то детали? Да за пятьдесят лет никого почти в живых не осталось, что вы! И столько было действительно интересных, по-настоящему содержательных людей, оставивших концертные записи, книги, монографии по искусству. Какие судьбы! О каждом можно говорить без конца. Тот же Лев Адольфович, негодяй в сущности, но умнейший человек и в чем-то миляга. Можно было бы порасспрашивать Аду Адольфовну, но ведь ей, кажется, под девяносто, и сами понимаете Какой-то там случай был с ней во время блокады. Кстати, связанный с Соней. Нет, я плохо помню. Какой-то стакан, какие-то письма, какая-то шутка.

4 Сколько было Соне лет? В сорок первом году там ее следы обрываются ей должно было исполниться сорок. Да, кажется, так. Дальше уже просто подсчитать, когда она родилась и все такое, но какое это может иметь значение, если неизвестно, кто были ее родители, какой она была в детстве, где жила, что делала и с кем дружила до того дня, когда вышла на свет из неопределенности и села дожидаться перцу в солнечной, нарядной столовой. Впрочем, надо думать, что она была романтична и по-своему возвышенна. В конце концов, эти ее банты, и эмалевый голубок, и чужие, всегда сентиментальные стихи, не вовремя срывавшиеся с губ, как бы выплюнутые длинной верхней губой, приоткрывавшей длинные, костяного цвета зубы, и любовь к детям, причем к любым, все это характеризует ее вполне однозначно. Романтическое существо. Было ли у нее счастье? О да! Это да! Уж что-что, а счастье у нее было. И вот надо же жизнь устраивает такие штуки! счастьем этим она была обязана всецело этой змее Аде Адольфовне. (Жаль, что вы ее не знали в молодости. Интересная женщина.) Они собрались большой компанией Ада, Лев, еще Валериан, Сережа, кажется, и Котик, и кто-то еще, и разработали уморительный план (поскольку идея была Адина, Лев называл его «адским планчиком»), отлично им удавшийся. Год шел что-нибудь такое тридцать третий. Ада была в своей лучшей форме, хотя уже и не девочка, фигурка прелестная, лицо смуглое с темно-розовым румянцем, в теннис она первая, на байдарке первая, все ей смотрели в рот. Аде было даже неудобно, что у нее столько поклонников, а у Сони ни одного. (Ой, умора! У Сони поклонники?!) И она предложила придумать для бедняжки загадочного воздыхателя, безумно влюбленного, но по каким-то причинам никак не могущего с ней встретиться лично. Отличная идея! Фантом был немедленно создан, наречен Николаем, обременен женой и тремя детьми, поселен для переписки в квартире Адиного отца тут раздались было голоса протеста: а если Соня узнает, если сунется по этому адресу? но аргумент был отвергнут как несостоятельный: во-первых, Соня дура, в том-то вся и штука; ну а во-вторых, должна же у нее быть совесть у Николая семья, неужели она ее возьмется разрушить? Вот, он же ей ясно пишет, Николай то есть, дорогая, ваш незабываемый облик навеки отпечатался в моем израненном сердце (не надо

5 «израненном», а то она поймет буквально, что инвалид), но никогда, никогда нам не суждено быть рядом, так как долг перед детьми ну и так далее, но чувство, пишет далее Николай, нет, лучше: истинное чувство оно согреет его холодные члены («То есть как это, Адочка?» «Не мешайте, дураки!») путеводной звездой и всякой там пышной розой. Такое вот письмо. Пусть он видел ее, допустим, в филармонии, любовался ее тонким профилем (тут Валериан просто свалился с дивана от хохота) и вот хочет, чтобы возникла такая возвышенная переписка. Он с трудом узнал ее адрес. Умоляет прислать фотографию. А почему он не может явиться на свидание, тут-то дети не помешают? А у него чувство долга. Но оно ему почему-то ничуть не мешает переписываться? Ну тогда пусть он парализован. До пояса. Отсюда и хладные члены. Слушайте, не дурите! Надо будет парализуем его попозже. Ада брызгала на почтовую бумагу «Шипром», Котик извлек из детского гербария засушенную незабудку, розовую от старости, совал в конверт. Жить было весело! Переписка была бурной с обеих сторон. Соня, дура, клюнула сразу. Влюбилась так, что только оттаскивай. Пришлось слегка сдержать ее пыл: Николай писал примерно одно письмо в месяц, притормаживая Соню с ее разбушевавшимся купидоном. Николай изощрялся в стихах: Валериану пришлось попотеть. Там были просто перлы, кто понимает, Николай сравнивал Соню с лилеей, лианой и газелью, себя с соловьем и джейраном, причем одновременно. Ада писала прозаический текст и осуществляла общее руководство, останавливая своих резвившихся приятелей, дававших советы Валериану: «Ты напиши ей, что она гну. В смысле антилопа. Моя божественная гну, я без тебя иду ко дну!» Нет, Ада была на высоте: трепетала Николаевой нежностью и разверзала глубины его одинокого мятущегося духа, настаивала на необходимости сохранять платоническую чистоту отношений и в то же время подпускала намек на разрушительную страсть, время для проявления коей еще почему-то не приспело. Конечно, по вечерам Николай и Соня должны были в назначенный час поднять взоры к одной и той же звезде. Без этого уж никак. Если участники эпистолярного романа в эту минуту находились поблизости, они старались помешать Соне раздвинуть занавески и украдкой бросить взгляд в звездную высь, звали ее в коридор: «Соня, подите сюда на минутку Соня, вот какое дело», наслаждаясь ее смятением:

6 заветный миг надвигался, а Николаев взор рисковал проболтаться попусту в окрестностях какого-нибудь там Сириуса или как его в общем, смотреть надо было в сторону Пулкова. Потом затея стала надоедать: сколько же можно, тем более что из томной Сони ровным счетом ничего нельзя было вытянуть, никаких секретов; в наперсницы к себе она никого не допускала и вообще делала вид, что ничего не происходит, надо же, какая скрытная оказалась, а в письмах горела неугасимым пламенем высокого чувства, обещала Николаю вечную верность и сообщала о себе все-превсе: и что ей снится, и какая пичужка где-то там прощебетала. Высылала в конвертах вагоны сухих цветов, и на один из Николаевых дней рождения послала ему, отцепив от своего ужасного жакета, свое единственное украшение: белого эмалевого голубка. «Соня, а где же ваш голубок?» «Улетел», говорила она, обнажая костяные лошадиные зубы, и по глазам ее ничего нельзя было прочесть. Ада все собиралась умертвить, наконец, обременявшего ее Николая, но, получив голубка, слегка содрогнулась и отложила убийство до лучших времен. В письме, приложенном к голубку, Соня клялась непременно отдать за Николая свою жизнь или пойти за ним, если надо, на край света. Весь мыслимый урожай смеха был уже собран, проклятый Николай каторжным ядром путался под ногами, но бросить Соню одну, на дороге, без голубка, без возлюбленного, было бы бесчеловечно. А годы шли; Валериан, Котик и, кажется, Сережа по разным причинам отпали от участия в игре, и Ада мужественно, угрюмо, одна несла свое эпистолярное бремя, с ненавистью выпекая, как автомат, ежемесячные горячие почтовые поцелуи. Она уже сама стала немного Николаем, и порой в зеркале при вечернем освещении ей мерещились усы на ее смугло-розовом личике. И две женщины на двух концах Ленинграда, одна со злобой, другая с любовью, строчили друг другу письма о том, кого никогда не существовало. Когда началась война, ни та ни другая не успели эвакуироваться. Ада копала рвы. думая о сыне, увезенном с детским садом. Было не до любви. Она съела все, что было можно, сварила кожаные туфли, пила горячий бульон из обоев там все-таки было немного клейстера. Настал декабрь, кончилось все. Ада отвезла на саночках в братскую могилу своего папу, потом Льва Адольфовича, затопила печурку Диккенсом и негнущимися пальцами написала Соне

7 прощальное Николаево письмо. Она писала, что все ложь, что она всех ненавидит, что Соня старая дура и лошадь, что ничего не было и что будьте вы все прокляты. Ни Аде, ни Николаю дальше жить не хотелось. Она отперла двери большой отцовской квартиры, чтобы похоронной команде легче было войти, и легла на диван, навалив на себя пальто папы и брата. Неясно, что там было дальше. Во-первых, это мало кого интересовало, во-вторых, Ада Адольфовна не очень-то разговорчива, ну и, кроме того, как уже говорилось, время! Время все съело. Добавим к этому, что читать в чужой душе трудно: темно, и дано не всякому. Смутные домыслы, попытки догадок не больше. Вряд ли, я полагаю, Соня получила Николаеву могильную весть. Сквозь тот черный декабрь письма не проходили или же шли месяцами. Будем думать, что она, возведя полуслепые от голода глаза к вечерней звезде над разбитым Пулковом, в этот день не почувствовала магнетического взгляда своего возлюбленного и поняла, что час его пробил. Любящее сердце уж говорите, что хотите, чувствует такие вещи, его не обманешь. И, догадавшись, что пора, готовая испепелить себя ради спасения своего единственного, Соня взяла все, что у нее было баночку довоенного томатного сока, сбереженного для такого вот смертного случая, и побрела через весь Ленинград в квартиру умирающего Николая. Сока там было ровно на одну жизнь. Николай лежал под горой пальто, в ушанке, с черным страшным лицом, с запекшимися губами, но гладко побритый. Соня опустилась на колени, прижалась глазами к его отекшей руке со сбитыми ногтями и немножко поплакала. Потом она напоила его соком с ложечки, подбросила книг в печку, благословила свою счастливую судьбу и ушла с ведром за водой, чтобы больше никогда не вернуться. Бомбили в тот день сильно. Вот, собственно, и все, что можно сказать о Соне. Жил человек и нет его. Одно имя осталось. Ада Адольфовна, отдайте мне Сонины письма! Ада Адольфовна выезжает из спальни в столовую, поворачивая руками большие колеса инвалидного кресла. Сморщенное личико ее мелко трясется. Черное платье прикрывает до пят безжизненные ноги. Большая камея приколота у горла, на камее кто-то кого-то убивает: щиты, копья, враг изящно упал.

8 Письма? Письма, письма, отдайте мне Сонины письма! Не слышу! Слово «отдайте» она всегда плохо слышит, раздраженно шипит жена внука, косясь на камею. Не пора ли обедать? шамкает Ада Адольфовна. Какие большие темные буфеты, какое тяжелое столовое серебро в них, и вазы, и всякие запасы: чай, варенья, крупы, макароны. Из других комнат тоже виднеются буфеты, буфеты, гардеробы, шкафы с бельем, с книгами, со всякими вещами. Где она хранит пачку Сониных писем, ветхий пакетик, перехваченный бечевкой, потрескивающий от сухих цветов, желтоватых и прозрачных, как стрекозиные крылья? Не помнит или не хочет говорить? Да и что толку приставать к трясущейся парализованной старухе! Мало ли у нее самой было в жизни трудных дней? Скорее всего она бросила эту пачку в огонь, встав на распухшие колени в ту ледяную зиму, во вспыхивающем кругу минутного света, и, может быть, робко занявшись вначале, затем быстро чернея с углов, и, наконец, взвившись столбом гудящего пламени, письма согрели, хоть на краткий миг, ее скрюченные, окоченевшие пальцы. Пусть так. Вот только белого голубка, я думаю, она должна была оттуда вынуть. Ведь голубков огонь не берет.

Муниципальный этап всероссийской олимпиады школьников по литературе Уважаемый одиннадцатиклассник! Задание 1 Предлагаем Вам два произведения. Выберите для анализа одно из них. 1. Выполните целостный анализ

Всероссийская олимпиада школьников по литературе 2015-2016 учебный год Муниципальный этап 11 класс I. АНАЛИТИЧЕСКОЕ ЗАДАНИЕ. Выполните целостный анализ прозаического или поэтического текста (на выбор 1

Discourse Cohesion Activity Handout. 1. Прочитайте две версии пересказа рассказа Ф.А. Искандера «Урок». 2. Чем отличаются эти два пересказа? 3. Расскажите о чём эта история своими словами, используя словасвязки.

АЛЕКСАНДР МЕНЬ Эту историю о. Александр придумал и рассказал сидя за столом в кругу друзей. Приведенный текст - расшифровка с магнитофонной кассеты... АЛЕКСАНДР МЕНЬ СКАЗКА О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЧЕЛОВЕКА ХУДОЖНИК

Комментарии 1 Детдом детский дом; учреждение для детей, у которых нет родителей, и для детей, которым требуется помощь и защита государства. 2 Крым полуостров на юге России, в Чёрном море. (3) Не"сколько

Надежда Щербакова Ральф и Фалабелла Жил на свете кролик. Его звали Ральф. Но это был необычный кролик. Самый большой в мире. Такой большой и неуклюжий, что не мог даже бегать и скакать, как остальные кролики,

НА ПРОГУЛКЕ Привет! Меня зовут Маруся. Когда я была маленькая, мне совсем не хотелось идти в школу. Учиться с мамой читать и писать я тоже не хотела. И тогда мама сочинила историю, которую я хорошо запомнила

УДК 82-2 ББК 84(2Рос)-6 С37 Файл книги для электронного и PoD-издания подготовлен ООО «Агентство ФТМ, Лтд.» С37 Симонов, К. М. История одной любви: Пьеса / Константин Симонов. М.: Агентство ФТМ, Лтд.,

Илья Члаки Цикл «Закон природы» АДАМ И ЕВА (Певуны) 2 Действующие лица: Она Он 3 Есть хочу. Не слышишь? Терпи. Терплю. Но все равно хочется. Давай, я тебя поцелую? Давай. Он целует. Хорошо. Еще? Еще. Он

Илья Члаки Цикл «Закон природы» СИРОТКИ 2 Действующие лица: Муж Жена 3 На сцену выходят нарядные молодые супруги. Муж в костюме, Жена в подвенечном платье. Свершилось! Вот оно, счастье! Сказать честно,

Здравствуйте! Меня зовут Екатерина Терехова. Сегодня я выбрала на освещение достаточно непростую тему, которая волнует каждую вторую женщину. Тема эта непроста еще и тем, что нас не учат отношениям, выстраиванию

Надежда Щербакова Мама, не плачь! Моя мама гладильщица. Она работает в химчистке, гладит уже постиранные вещи. У них есть всякие специальные машины, которыми они гладят. Мама уходит утром и приходит вечером.

Хочу свою ошибку я исправить И отношения наши наладить, Надеюсь, ты меня простишь И обижаться прекратишь, Знай, люблю тебя, малыш! За окном кружится снег, На улице зима, Где же ты, мой любимый человек?

Меня вокруг все отвлекает, И все мне чем-нибудь мешают, Я ничего не понимаю... Без тебя я так скучаю! Не торопись... не надо... помолчи... Слова уносит ветер, их забудешь... О счастье, о любви ты не кричи,

Наталья Маркелова Иллюстрации Екатерины Бабок Москва Издательский Дом Мещерякова 2019 Как снег Гости «свалились как снег на голову». Я раньше не понимала это выражение, а вот сейчас, когда при виде Ромки

ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПАЛЬМЫ КНИГА ПЕРВАЯ: ЗЕЛЁНЫЙ ЗАБОР АВТОР ИДЕИ: Владимир Максимович Соломатин (по кличке Макс) Не смотрите, что он такой грозный. На самом деле он очень добрый. НАРИСОВАЛ ЭТУ ИСТОРИЮ: Илья Соломатин

Как волк своё получил дна"жды но"чью лиса" пошла" в ау"л 1 за ку"рицей. Она" пошла" туда" потому", что о"чень хоте"ла есть. В ау"ле лиса" укра"ла* са"мую большу"ю ку"рицу и бы"стро-бы"стро побежа"ла в

ИТОГОВАЯ РАБОТА 1 ПО ЧТЕНИЮ ДЛЯ 3 КЛАССА (2012/2013 учебный год) Вариант 2 Школа Класс 3 Фамилия, имя ИНСТРУКЦИЯ для УЧАЩИХСЯ Сейчас ты будешь выполнять работу по чтению. Сначала тебе нужно прочитать текст,

Однажды... Когда я была маленькой, я дала себе слово, что если вдруг заведу дневник, то начинаться он будет именно так. Я очень люблю читать, и все мои самые любимые истории начинаются с этого слова «однажды»...

Хорошо" дое"хали? спроси"л сын, прислу"шиваясь к же"нскому го"лосу из-за две"ри. Он знал, что э"то был го"лос той да"мы, кото"рая встре"тилась ему" при вхо"де. Да"ма сно"ва вошла" в вагон. Вро"нский вспо"мнил

Оглавление ПАЛЬМА И ПАЛЬМА...3 ПАЛЬМА И МАТЬ-ТЬМА...5 ПАЛЬМА И ПЕРВЫЙ ДЕНЬ...6 ПАЛЬМА ИМЕЕТ ПРАВО...7 ПАЛЬМА И ГОЛОСА...8 ПАЛЬМА И ЖИЗНЕННАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ...10 ПАЛЬМА И БУРЖУЙ...11 ПАЛЬМА И ВАЖНЫЕ ДЕЛА...12

Сценарий совместного мероприятия ко дню Матери «Мамочка любимая моя» для детей и родителей в старшей группе. Зал празднично украшен. Ведущая: Сегодня мы отмечаем день Матери. Для каждого человека, мама

УТРЕННИК, посвящённый Дню 8 МАРТА (для старших групп) Дети под музыку заходят в зал, встают полукругом у центральной стены. Мальчик1: Сегодня в светлом зале Всех поздравляем с Женским Днём Пусть будет

«Папа, мама, я дружная семья» Сборник Москва, ЮАО ГОУ ЦО «Школа здоровья» 1998 «Лукоморье». 2008 Усанова Настя, 5-б Любит читать моя семья, Разные книжки читает она. Есть детективы, фантастика есть, И

Аскеров Аскар родился 25 мая 1989 года в городе Алмате. В семьей медиков. С детства воспитывался у бабушки и дедушки. В первый класс пошел 1996 году в 113 школу. Имеет множества грамот и похвал за период

Праздник «День любимых мам» Савина Л.А. Цели: формировать в детях чувство уважения к мамам. Оборудование: фотовыставка, выставка рисунков, диски с фонограммами, шары для украшения зала, подарки мамам и

Как помириться с родными У меня есть престарелая родственница, которой я по своей инициативе перечисляю деньги каждый месяц, помогаю, она же пенсионерка. Однако недавно мне пришлось столкнуться с грубостью

ГЛАВА I Сюй Саньгуань работал на шелковой фабрике развозил ткачихам коконы шелкопряда. В тот день он пошел в деревню проведать дедушку. Дедушка был уже старенький и почти слепой. Он не видел, кто стоит

Ìèøêèíà êàøà Îдин раз, когда я жил с мамой на даче, ко мне в гости приехал Мишка. Я так обрадовался, что и сказать нельзя! Я очень по Мишке соскучился. Мама тоже была рада его приезду. Это очень хорошо,

ПЛАТЬЕ Младшая сестра: - Проснись, проснись моя сестра, Уж солнце над домами встало. И, расскажи о чём во сне С улыбкой радостной шептала. О, снилось мне: я - на балу! О нём давно уже мечтала. Была я в

С днём матери!!! Наши мамы лучшие на свете!!! - Я не знаю, зачем я иду в этот мир. Что я должен делать? Бог ответил: - Я подарю тебе ангела, который всегда будет рядом с тобой. Он все тебе объяснит. -

4 ама уходила из дому и сказала Мише: Я ухожу, Мишенька, а ты веди себя хорошо. Не шали без меня и ни- чего не трогай. За это подарю тебе большой красный леденец. Мама ушла. Миша сначала вёл себя хорошо:

Не зависимо от возраста, внешности и статуса, женщине необходимо сохранять женственность. Очень сложно воспринимать женщину у которой мужской характер или еще хуже, мужские манеры или мужские принципы

Деликатные соседи по комнате оставили отца с дочерью наедине. Таня напоила Николая Григорьевича чаем, настоящим цейлонским, купленным в хорошем магазине напротив представительства на Гран Пера. Щукин с

Николай Носов Фантазёры Мишутка и Стасик сидели в саду на скамеечке и разговаривали. Только они разговаривали не просто, как другие ребята, а рассказывали друг другу разные небылицы, будто пошли на спор,

Алиса ардова мое проклятие 3 >>> Алиса ардова мое проклятие 3 Алиса ардова мое проклятие 3 Женщина никак не комментировала мои слова. Только через несколько мгновений перегруженный шокирующей информацией

Имя моего Ангела Мама. За день до своего рождения ребёнок спросил у Бога: Я не знаю, зачем я иду в этот мир. Что я должен делать? Бог ответил: Я подарю тебе ангела, который всегда будет рядом с тобой.

Майский праздник! Майский праздник, День Победы, Знают все его вот так: В небе праздник фейерверков, Едут танки, строй солдат, «Ура» защитникам кричат! Никишова Виолетта Пылают огнем города и села, И слышится

Скачать драйвера для ноутбука hp probook 4510s. Это же всего на один вечер. Скачать драйвера для ноутбука hp probook 4510s >>>Скачать

Ты прекрасен, возлюбленный мой, сладко потянувшись, проговорила Маймуна, дочь Димирьята, одного из знаменитых царей джиннов. Уста твои полны меда, о прекраснейшая! отвечал ее любимый, ифрит Дахнаш, сила

Валентин Красногоров Семейные сцены Одноактная пьеса ВНИМАНИЕ! Все авторские права на пьесу защищены законами России, международным законодательством, и принадлежат автору. Запрещается ее издание и переиздание,

И.А. Алексеева И.Г. Новосельский КАК УСЛЫШАТЬ РЕБЕНКА 2 И.А. Алексеева И.Г. Новосельский КАК УСЛЫШАТЬ РЕБЕНКА 2 Москва 2012 Пособие предназначено для проведения интервью с детьмимигрантами школьного возраста

Глава 1 Сны Мне снятся псы. Снятся их теплые мягкие тела, согревающие меня. Снится их мускусный запах, который успокаивал меня долгими страшными ночами. Снятся их влажные языки, их острые зубы, их теплые

Влас Михайлович Дорошевич Человек http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=655115 Аннотация «Однажды Аллах спустился на землю, принял вид самого, самого простого человека, зашел в первую попавшуюся

Нет на сеете праздника ш н щ * I» чем прекрасный Л праздник матерт. Л Государственное казенное образовательное учреждение Свердловской области «Екатеринбургская школа-интернат 12» Сценарий линейки-открытия

День Матери Дети по музыку вместе с воспитателем входят в зал. 1-я ведущая. Дорогие мамы, милые бабушки! Дорогие женщины! Этот осенний вечер посвящается вам! С Днём Матери вас, дорогие! Пусть этот праздник

Развлечение «Мой любимый детский сад!» Развлечение провели: Качкина Л.Ю. Медведева Е.В. Ход развлечения: Ведущая: - Здравствуйте, ребята! Сегодня мы собрались, чтобы поговорить о нашем любимом детском

Константин Стешик Кратковременная По мотивам фотодневника Филлипа Толедано Отец. Марк? Марк? Где мама, Марк? Марк. Папа. Мама умерла. Отец. Как? Как умерла? Подожди, ты что-то путаешь. Марк. Папа, мы только

Эпитафии дочери -301- Была примером нам всегда, Как человек с душою чистой. И память о тебе жива В сердцах людей и близких. -302- По жизни пролетела как комета, Оставив за собою яркий след. Мы любим, помним,

Н. Носов «Фантазёры» «Русинка» 1 класс ФАНТАЗЁРЫ Мишутка и Стасик сидели в саду на скамеечке и разговаривали. Только они разговаривали не просто, как другие ребята, а рассказывали друг другу разные небылицы,

ТЕСТ 1. «РОДИТЕЛЬНЫЙ ПАДЕЖ» Вариант 1 1. У меня нет (брат, сестра). 2. В моей комнате нет (телефон, телевизор). 3. Я думаю, завтра не будет (дождь, снег). 4. У него не было (виза). 5. На этой улице нет

Стихи умершему другу с днем рождения >>> Стихи умершему другу с днем рождения Стихи умершему другу с днем рождения Теперь мне не с кем поболтать до ночи, И не кому мне верить,и не кого мне ждать, И хочется

Это был теплый летний июльский вечер. На лавочке сидели двое- бабушка и внук. Маленький мальчик, которого звали Саша, играл с мячом, казалось, что ему было совсем скучно. Вдруг внук задал бабушке вопрос,

Аннотация А почему бы на время не забыть о заботах, рутине и серых буднях? Почему бы не сделать паузу и отдохнуть, почитав что-нибудь для души? Мы предлагаем вам очень действенную терапию сказочную! У

Рисунки А. Андреева ЛЁЛЯ И МИНЬКА ЁЛКА В этом году мне исполнилось, ребята, сорок лет. Значит, выходит, что я сорок раз видел новогоднюю ёлку. Это много! Ну, первые три года жизни я, наверно, не понимал,

Владимир Федорович Одоевский Серебряный рубль Серия «Сказки дедушки Иринея» http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=646205 Владимир Федорович Одоевский. Избранное: М.; 2011 Аннотация «Долго любовалась

Ссылка на материал: https://ficbook.net/readfic/5218976 Рай духовнобольных Направленность: Джен Автор: Ritella_Victory (https://ficbook.net/authors/771444) Фэндом: Ориджиналы Рейтинг: G Жанры: Драма, Философия,

СВОЮ МАМУ Я ЛЮБЛЮ Свою маму я люблю Еѐ добрые глаза, Еѐ руки золотые Уж сравнить ни с чем нельзя. Меня мама пожалеет, Скажет добрые слова. Успокоит, приласкает, Совет добрый даст она. Я прислушаюсь к совету,

Ёлка В этом году мне исполнилось, ребята, сорок лет. Значит, выходит, что я сорок раз видел новогоднюю ёлку. Это много! Ну, первые три года жизни и, наверное, не понимал, что такое ёлка. Манерно, мама

Работа загружена с сайта Typical Writer.ru http://typicalwriter.ru/publish/749 Василий Анин Даже близких ты можешь ненавидеть Последнее изменение: 20 июля 2016 (c) Все права на эту работу принадлежат автору

Жил человек -- и нет его. Только имя осталось -- Соня. "Помните, Соня говорила..." "Платье похожее, как у Сони..." "Сморкаешься, сморкаешься без конца, как Соня..." Потом умерли и те, кто так говорил, в голове остался только след голоса, бестелесного, как бы исходящего из черной пасти телефонной трубки. Или вдруг раскроется, словно в воздухе, светлой фотографией солнечная комната -- смех вокруг накрытого стола, и будто гиацинты в стеклянной вазочке на скатерти, тоже изогнувшиеся в кудрявых розовых улыбках. Смотри скорей, пока не погасло! Кто это тут? Есть ли среди них тот, кто тебе нужен? Но светлая комната дрожит и меркнет, и уже просвечивают марлей спины сидящих, и со страшной скоростью, распадаясь, уносится вдаль их смех -- догони-ка. Нет, постойте, дайте нас; рассмотреть! Сидите, как сидели, и назовитесь по порядку! Но напрасны попытки ухватить воспоминания грубыми телесными руками, веселая смеющаяся фигура оборачивается большой, грубо раскрашенной тряпичной куклой, валится со стула, если не подоткнешь ее сбоку; на бессмысленном лбу потеки клея от мочального парика, но голубые стеклянные глазки соединены внутри пустого черепа железной дужкой со свинцовым шариком противовеса. Вот чертова перечница!
А ведь притворялась живой и любимой! А смеющаяся компания порхнула прочь и, поправ тугие законы пространства и времени, щебечет себе вновь в каком-то недоступном закоулке мира, вовеки нетленная, нарядно бессмертная, и, может быть, покажется вновь на одном из поворотов пути -- в самый неподходящий момент и, конечно, без предупреждения.
Ну раз вы такие -- живите как хотите. Гоняться за вами -- все равно что ловить бабочек, размахивая лопатой. Но хотелось бы поподробнее узнать про Соню.
Ясно одно -- Соня была дура. Это ее качество никто никогда не оспаривал, да теперь уж и некому. Приглашенная в первый раз на обед -- в далеком, желтоватой дымкой подернутом тридцатом году, -- истуканом сидела в торце длинного накрахмаленного стола, перед конусом салфетки, свернутой, как было принято -- домиком. Стыло бульонное озерцо. Лежала праздная ложка. Достоинство всех английских королев, вместе взятых, заморозило Сонины лошадиные черты.
-- А вы, Соня, -- сказали ей (должно быть, добавили и отчество, но теперь оно уже безнадежно утрачено), -- а вы, Соня, что же не кушаете?
-- Перцу дожидаюсь, -- строго отвечала она ледяной верхней губой.
Впрочем, по прошествии некоторого времени, когда уже выяснились и Сонина незаменимость на кухне в предпраздничной суете, и швейные достоинства, и ее готовность погулять с чужими детьми и даже посторожить их сон, если все шумной компанией отправляются на какое-нибудь неотложное
увеселение, -- по прошествии некоторого времени кристалл Сониной глупости засверкал иными гранями, восхитительными в своей непредсказуемости. Чуткий инструмент, Сонина душа улавливала, очевидно, тональность настроения общества, пригревшего ее вчера, но, зазевавшись, не успевала перестроиться на сегодня. Так, если на поминках Соня бодро вскрикивала: "Пей до дна!" -- то ясно было, что в ней еще живы недавние именины, а на свадьбе от Сониных тостов веяло вчерашней кутьей с гробовыми мармеладками.
"Я вас видела в филармонии с какой-то красивой дамой: интересно, кто это?" -- спрашивала Соня у растерянного мужа, перегнувшись через его помертвевшую жену. В такие моменты насмешник Лев Адольфович, вытянув губы трубочкой, высоко подняв лохматые брови, мотал головой, блестел мелкими очками: "Если человек мертв, то это надолго, если он глуп, то это навсегда!" Что же, так оно и есть, время только подтвердило его слова.
Сестра Льва Адольфовича, Ада, женщина острая, худая, по-змеиному элегантная, тоже попавшая однажды в неловкое положение из-за Сониного идиотизма, мечтала ее наказать. Ну, конечно, слегка -- так, чтобы и самим посмеяться, и дурочке доставить небольшое развлечение. И они шептались в углу -- Лев и Ада, -- выдумывая что поостроумнее.
Стало быть, Соня шила... А как она сама одевалась? Безобразно, друзья мои, безобразно! Что-то синее, полосатое, до такой степени к ней не идущее! Ну вообразите себе: голова как у лошади Пржевальского (подметил Лев Адольфович), под челюстью огромный висячий бант блузки торчит из твердых створок костюма, и рукава всегда слишком длинные. Грудь впалая, ноги такие толстые -- будто от другого человеческого комплекта, и косолапые ступни. Обувь набок снашивала. Ну, грудь, ноги -- это не одежда... Тоже одежда, милая моя, это тоже считается как одежда! При таких данных надо особенно соображать, что можно носить, чего нельзя!.. Брошка у нее была -- эмалевый голубок. Носила его на лацкане жакета, не расставалась. И когда переодевалась в другое платье -- тоже обязательно прицепляла этого голубка.
Соня хорошо готовила. Торты накручивала великолепные. Потом вот эту, знаете, требуху, почки, вымя, мозги -- их так легко испортить, а у нее выходило -- пальчики оближешь. Так что это всегда поручалось ей. Вкусно, и давало повод для шуток. Лев Адольфович, вытягивая губы, кричал через стол: "Сонечка, ваше вымя меня сегодня просто потрясает!" -- и она радостно кивала в ответ. А Ада сладким голоском говорила: "А я вот в восторге от ваших бараньих мозгов!" -- "Это телячьи", -- не понимала Соня, улыбаясь. И все радовались: ну не прелесть ли?!
Она любила детей, это ясно, и можно было поехать в отпуск, хоть в Кисловодск, и оставить на нее детей и квартиру -- поживите пока у нас, Соня, ладно? -- и, вернувшись, найти все в отменном порядке: и пыль вытерта, и дети румяные, сытые, гуляли каждый день и даже ходили на экскурсию в музей, где Соня служила каким-то там научным хранителем, что ли; скучная жизнь у этих музейных хранителей, все они старые девы. Дети успевали привязаться к ней и огорчались, когда ее приходилось перебрасывать в другую семью. Но ведь нельзя же быть эгоистами и пользоваться Соней в одиночку: другим она тоже могла быть нужна. В общем, управлялись, устанавливали какую-то разумную очередь.
Ну что о ней еще можно сказать? Да это, пожалуй, и все! Кто сейчас помнит какие-то детали? Да за пятьдесят лет никого почти в живых не осталось, что вы! И столько было действительно интересных, по-настоящему содержательных людей, оставивших концертные записи, книги, монографии по искусству. Какие судьбы! О каждом можно говорить без конца. Тот же Лев Адольфович, негодяй в сущности, но умнейший человек и в чем-то миляга. Можно было бы порасспрашивать Аду Адольфовну, но ведь ей, кажется, под девяносто, и -- сами понимаете... Какой-то там случай был с ней во время блокады. Кстати, связанный с Соней. Нет, я плохо помню. Какой-то стакан, какие-то письма, какая-то шутка.
Сколько было Соне лет? В сорок первом году -- там ее следы обрываются -- ей должно было исполниться сорок. Да, кажется, так. Дальше уже просто подсчитать, когда она родилась и все такое, но какое это может иметь значение, если неизвестно, кто были ее родители, какой она была в детстве, где жила, что делала и с кем дружила до того дня, когда вышла на свет из неопределенности и села дожидаться перцу в солнечной, нарядной столовой.
Впрочем, надо думать, что она была романтична и по-своему возвышенна. В конце концов, эти ее банты, и эмалевый голубок, и чужие, всегда сентиментальные стихи, не вовремя срывавшиеся с губ, как бы выплюнутые длинной верхней губой, приоткрывавшей длинные, костяного цвета зубы, и любовь к детям -- причем к любым, -- все это характеризует ее вполне однозначно. Романтическое существо. Было ли у нее счастье? О да! Это -- да! уж что-что, а счастье у нее было.
И вот надо же -- жизнь устраивает такие штуки! -- счастьем этим она была обязана всецело этой змее Аде Адольфовне. (Жаль, что вы ее не знали в молодости. Интересная женщина.)
Они собрались большой компанией -- Ада, Лев, еще Валериан, Сережа, кажется, и Котик, и кто-то еще -- и разработали уморительный план (поскольку идея была Адина, Лев называл его "адским планчиком"), отлично им удавшийся. Год шел что-нибудь такое тридцать третий. Ада была в своей лучшей форме, хотя уже и не девочка, -- фигурка прелестная, лицо смуглое с темно-розовым румянцем, в теннис она первая, на байдарке первая, все ей смотрели в рот. Аде было даже неудобно, что у нее столько поклонников, а у Сони -- ни одного. (Ой, умора! У Сони -- поклонники?!) И она предложила придумать для бедняжки загадочного воздыхателя, безумно влюбленного, но по каким-то причинам никак не могущего с ней встретиться лично. Отличная идея! Фантом был немедленно создан, наречен Николаем, обременен женой и тремя детьми, поселен для переписки в квартире Адиного отца -- тут раздались было голоса протеста: а если Соня узнает, если сунется по этому адресу? -- но аргумент был отвергнут как несостоятельный: во-первых, Соня
дура, в том-то вся и штука; ну а во-вторых, должна же у нее быть совесть -- у Николая семья, неужели она ее возьмется разрушить? Вот, он же ей ясно пишет, -- Николай то есть, -- дорогая, ваш незабываемый облик навеки отпечатался в моем израненном сердце (не надо "израненном", а то она поймет буквально, что инвалид), но никогда, никогда нам не суждено быть рядом, так как долг перед детьми... ну и так далее, но чувство, -- пишет далее Николай, -- нет, лучше: истинное чувство -- оно согреет его холодные члены ("То есть как это, Адочка?" -- "Не мешайте, дураки!") путеводной звездой и всякой там пышной розой. Такое вот письмо. Пусть он видел ее, допустим, в филармонии, любовался ее тонким профилем (тут Валериан просто свалился с дивана от хохота) и вот хочет, чтобы возникла такая возвышенная переписка. Он с трудом узнал ее адрес. Умоляет прислать фотографию. А почему он не может явиться на свидание, тут-то дети не помешают? А у него чувство долга. Но оно ему почему-то ничуть не мешает переписываться? Ну тогда пусть он парализован. До пояса. Отсюда и хладные члены. Слушайте, не дурите! Надо будет -- парализуем его попозже. Ада брызгала на почтовую бумагу "Шип-ром", Котик извлек из детского гербария засушенную незабудку, розовую от старости, совал в конверт. Жить было весело!
Переписка была бурной с обеих сторон. Соня, дура, клюнула сразу. Влюбилась так, что только оттаскивай. Пришлось слегка сдержать ее пыл: Николай писал примерно одно письмо в месяц, притормаживая Соню с ее разбушевавшимся купидоном.
Николай изощрялся в стихах: Валериану пришлось попотеть. Там были просто перлы, кто понимает, -- Николай сравнивал Соню с лилией, лианой и газелью, себя -- с соловьем и джейраном, причем одновременно. Ада писала прозаический текст и осуществляла общее руководство, останавливая своих резвившихся приятелей, дававших советы Валериану: "Ты напиши ей, что она -- гну. В смысле антилопа. Моя божественная гну, я без тебя иду ко дну!" Нет, Ада была на высоте: трепетала Николаевой нежностью и разверзала глубины его одинокого мятущегося духа, настаивала на необходимости сохранять платоническую чистоту отношений и в то же время подпускала намек на разрушительную страсть, время для проявления коей еще почему-то не приспело. Конечно, по вечерам Николай и Соня должны были в назначенный час поднять взоры к одной и той же звезде. Без этого уж никак. Если участники эпистолярного романа в эту минуту находились поблизости, они старались помешать Соне раздвинуть занавески и украдкой бросить взгляд в звездную высь, звали ее в коридор: "Соня, подите сюда на минутку... Соня, вот какое дело...", наслаждаясь ее смятением: заветный миг надвигался, а Николаев взор рисковал проболтаться попусту в окрестностях какого-нибудь там Сириуса или как его -- в общем, смотреть надо было в сторону Пулкова.
Потом затея стала надоедать: сколько же можно, тем более что из томной Сони ровным счетом ничего нельзя было вытянуть, никаких секретов; в наперсницы к себе она никого не допускала и вообще делала вид, что ничего не происходит, -- надо
же, какая скрытная оказалась, а в письмах горела неугасимым пламенем высокого чувства, обещала Николаю вечную верность и сообщала о себе все-превсе: и что ей снится, и какая пичужка где-то там прощебетала. Высылала в конвертах вагоны сухих цветов, и на один из Николаевых дней рождения послала ему, отцепив от своего ужасного жакета, свое единственное украшение: белого эмалевого голубка. "Соня, а где нее ваш голубок?" -- "Улетел", -- говорила она, обнажая костяные лошадиные зубы, и по глазам ее ничего нельзя было прочесть. Ада все собиралась умертвить, наконец, обременявшего ее Николая, но, получив голубка, слегка содрогнулась и отложила убийство до лучших времен. В письме, приложенном к голубку, Соня клялась непременно отдать за Николая свою жизнь или пойти за ним, если надо, на край света.
Весь мыслимый урожай смеха был уже собран, проклятый Николай каторжным ядром путался под ногами, но бросить Соню одну, на дороге, без голубка, без возлюбленного, было бы бесчеловечно. А годы шли; Валериан, Котик и, кажется, Сережа по разным причинам отпали от участия в игре, и Ада мужественно, угрюмо, одна несла свое эпистолярное бремя, с ненавистью выпекая, как автомат, ежемесячные горячие почтовые поцелуи. Она уже сама стала немного Николаем, и порой в зеркале при вечернем освещении ей мерещились усы на ее смугло-розовом личике. И две женщины на двух концах Ленинграда, одна со злобой, другая с любовью, строчили друг другу письма о том, кого никогда не существовало.
Когда началась война, ни та ни другая не успели эвакуироваться. Ада копала рвы, думая о сыне, увезенном с детским садом. Было не до любви. Она съела все, что было можно, сварила кожаные туфли, пила горячий бульон из обоев -- там все-таки было немного клейстера. Настал декабрь, кончилось все. Ада отвезла на саночках в братскую могилу своего папу, потом Льва Адольфовича, затопила печурку Диккенсом и негнущимися пальцами написала Соне прощальное Николаево письмо. Она писала, что все ложь, что она всех ненавидит, что Соня -- старая дура и лошадь, что ничего не было и что будьте вы все прокляты. Ни Аде, ни Николаю Дальше жить не хотелось. Она отперла двери большой отцовской квартиры, чтобы похоронной команде легче было войти, и легла на диван, навалив на себя пальто папы и брата.
.
Неясно, что там было дальше. Во-первых, это мало кого интересовало, во-вторых, Ада Адольфовна не очень-то разговорчива, ну и, кроме того, как уже говорилось, время! Время все съело. Добавим к этому, что читать в чужой душе трудно: темно, и дано не всякому. Смутные домыслы, попытки догадок -- не больше.
Вряд ли, я полагаю, Соня получила Николаеву могильную весть. Сквозь тот черный декабрь письма не проходили или же шли месяцами. Будем думать, что она, возведя полуслепые от голода глаза к вечерней звезде над разбитым Пулковом, в этот день не почувствовала магнетического взгляда своего возлюбленного и поняла, что час его пробил. Любящее сердце -- уж говорите, что хотите -- чувствует такие вещи, его не обманешь. И, догадавшись, что пора, готовая испепелить себя ради спасения своего единственного, Соня взяла все, что у нее было - баночку довоенного томатного сока, сбереженного для такого вот смертного случая, -- и побрела через весь Ленинград в квартиру умирающего Николая. Сока там было ровно на одну жизнь.
Николай лежал под горой пальто, в ушанке, с черным страшным лицом, с запекшимися губами, но гладко побритый. Соня опустилась на колени, прижалась глазами к его отекшей руке со сбитыми ногтями и немножко поплакала. Потом она напоила его соком с ложечки, подбросила книг в печку благословила свою счастливую судьбу и ушла с ведром за водой, чтобы больше никогда не вернуться- бомбили в тот день сильно.
Вот, собственно, и все, что можно сказать о Соне. Жил человек -- и нет его. Одно имя осталось.
...-- Ада Адольфовна, отдайте мне Сонины письма.
Ада Адольфовна выезжает из спальни в столовую, поворачивая руками большие колеса инвалидного кресла. Сморщенное личико ее мелко трясется. Черное платье прикрывает до пят безжизненные ноги. Большая камея приколота у горла. На камее кто-то кого-то убивает: щиты, копья, враг изящно упал.
-- Письма?
Письма, письма, отдайте мне Сонины письма
-- Не слышу!
Слово "отдайте" она всегда плохо слышит раздраженно шипит жена внука, косясь на камею.
-- Не пора ли обедать? -- шамкает Ада Адольфовна.
- Какие большие темные буфеты, какое тяжелое столовое серебро в них, и вазы, и всякие запасы: чай, варенья, крупы, макароны. Из других комнат тоже виднеются буфеты, буфеты, гардеробы, шкафы -- с бельем, с книгами, со всякими вещами. Где она хранит пачку Сониных писем, ветхий пакетик, перехваченный бечевкой, потрескивающий от сухих цветов, желтоватых и прозрачных, как стрекозиные крылья? Не помнит или не хочет говорить? Да и что толку -- приставать к трясущейся парализованной старухе! Мало ли у нее самой было в жизни трудных дней? Скорее всего она бросила эту пачку в огонь, встав на распухшие колени в ту ледяную зиму, во вспыхивающем кругу минутного света, и, может быть, робко занявшись вначале, затем быстро чернея с углов, и, наконец, взвившись столбом гудящего пламени, письма согрели, хоть на краткий | миг, ее скрюченные, окоченевшие пальцы. Пусть так. Вот только белого голубка, я думаю, она должна была оттуда вынуть. Ведь голубков огонь не берет.

Жил человек -- и нет его. Только имя осталось -- Соня. "Помните, Соня говорила..." "Платье похожее, как у Сони..." "Сморкаешься, сморкаешься без конца, как Соня..." Потом умерли и те, кто так говорил, в голове остался только след голоса, бестелесного, как бы исходящего из черной пасти телефонной трубки. Или вдруг раскроется, словно в воздухе, светлой фотографией солнечная комната -- смех вокруг накрытого стола, и будто гиацинты в стеклянной вазочке на скатерти, тоже изогнувшиеся в кудрявых розовых улыбках. Смотри скорей, пока не погасло! Кто это тут? Есть ли среди них тот, кто тебе нужен? Но светлая комната дрожит и меркнет, и уже просвечивают марлей спины сидящих, и со страшной скоростью, распадаясь, уносится вдаль их смех -- догони-ка. Нет, постойте, дайте нас; рассмотреть! Сидите, как сидели, и назовитесь по порядку! Но напрасны попытки ухватить воспоминания грубыми телесными руками, веселая смеющаяся фигура оборачивается большой, грубо раскрашенной тряпичной куклой, валится со стула, если не подоткнешь ее сбоку; на бессмысленном лбу потеки клея от мочального парика, н голубые стеклянные глазки соединены внутри пустого черепа железной дужкой со свинцовым шариком противовеса. Вот чертова перечница!

А ведь притворялась живой и любимой! А смеющаяся компания порхнула прочь и, поправ тугие законы пространства и времени, щебечет себе вновь в каком-то недоступном закоулке мира, вовеки нетленная, нарядно бессмертная, и, может быть, покажется вновь на одном из поворотов пути -- в самый неподходящий момент и, конечно, без предупреждения.

Ну раз вы такие -- живите как хотите. Гоняться за вами -- все равно что ловить бабочек, размахивая лопатой. Но хотелось бы поподробнее узнать про Соню.

Ясно одно -- Соня была дура. Это ее качество никто никогда не оспаривал, да теперь уж и некому. Приглашенная в первый раз на обед -- в далеком, желтоватой дымкой подернутом тридцатом году, -- истуканом сидела в торце длинного накрахмаленного стола, перед конусом салфетки, свернутой, как было принято -- домиком. Стыло бульонное озерцо. Лежала праздная ложка. Достоинство всех английских королев, вместе взятых, заморозило Сонины лошадиные черты.

А вы, Соня, -- сказали ей (должно быть, добавили и отчество, но теперь оно уже безнадежно утрачено), -- а вы, Соня, что же не кушаете?

Перцу дожидаюсь, -- строго отвечала она ледяной верхней губой.

Впрочем, по прошествии некоторого времени, когда уже выяснились и Сонина незаменимость на кухне в предпраздничной суете, и швейные достоинства, и ее готовность погулять с чужими детьми и даже посторожить их сон, если все шумной компанией отправляются на какое-нибудь неотложное

увеселение, -- по прошествии некоторого времени кристалл Сониной глупости засверкал иными гранями, восхитительными в своей непредсказуемости. Чуткий инструмент, Сонина душа улавливала, очевидно, тональность настроения общества, пригревшего ее вчера, но, зазевавшись, не успевала перестроиться на сегодня. Так, если на поминках Соня бодро вскрикивала: "Пей до дна!" -- то ясно было, что в ней еще живы недавние именины, а на свадьбе от Сониных тостов веяло вчерашней кутьей с гробовыми мармеладками.

"Я вас видела в филармонии с какой-то красивой дамой: интересно, кто это?" -- спрашивала Соня у растерянного мужа, перегнувшись через его помертвевшую жену. В такие моменты насмешник Лев Адольфович, вытянув губы трубочкой, высоко подняв лохматые брови, мотал головой, блестел мелкими очками: "Если человек мертв, то это надолго, если он глуп, то это навсегда!" Что же, так оно и есть, время только подтвердило его слова.

Сестра Льва Адольфовича, Ада, женщина острая, худая, по-змеиному элегантная, тоже попавшая однажды в неловкое положение из-за Сониного идиотизма, мечтала ее наказать. Ну, конечно, слегка -- так, чтобы и самим посмеяться, и дурочке доставить небольшое развлечение. И они шептались в углу -- Лев и Ада, -- выдумывая что поостроумнее.

Стало быть, Соня шила... А как она сама одевалась? Безобразно, друзья мои, безобразно! Что-то синее, полосатое, до такой степени к ней не идущее! Ну вообразите себе: голова как у лошади Пржевальского (подметил Лев Адольфович), под челюстью огромный висячий бант блузки торчит из твердых створок костюма, и рукава всегда слишком длинные. Грудь впалая, ноги такие толстые -- будто от другого человеческого комплекта, и косолапые ступни. Обувь набок снашивала. Ну, грудь, ноги -- это не одежда... Тоже одежда, милая моя, это тоже считается как одежда! При таких данных надо особенно соображать, что можно носить, чего нельзя!.. Брошка у нее была -- эмалевый голубок. Носила его на лацкане жакета, не расставалась. И когда переодевалась в другое платье -- тоже обязательно прицепляла этого голубка.

Соня хорошо готовила. Торты накручивала великолепные. Потом вот эту, знаете, требуху, почки, вымя, мозги -- их так легко испортить, а у нее выходило -- пальчики оближешь. Так что это всегда поручалось ей. Вкусно, и давало повод для шуток. Лев Адольфович, вытягивая губы, кричал через стол: "Сонечка, ваше вымя меня сегодня просто потрясает!" -- и она радостно кивала в ответ. А Ада сладким голоском говорила: "А я вот в восторге от ваших бараньих мозгов!" -- "Это телячьи", -- не понимала Соня, улыбаясь. И все радовались: ну не прелесть ли?!

Она любила детей, это ясно, и можно было поехать в отпуск, хоть в Кисловодск, и оставить на нее детей и квартиру -- поживите пока у нас, Соня, ладно? -- и, вернувшись, найти все в отменном порядке: и пыль вытерта, и дети румяные, сытые, гуляли каждый день и даже ходили на экскурсию в музей, где Соня служила каким-то там научным хранителем, что ли; скучная жизнь у этих музейных хранителей, все они старые девы. Дети успевали привязаться к ней и огорчались, когда ее приходилось перебрасывать в другую семью. Но ведь нельзя же быть эгоистами и пользоваться Соней в одиночку: другим она тоже могла быть нужна. В общем, управлялись, устанавливали какую-то разумную очередь.

Ну что о ней еще можно сказать? Да это, пожалуй, и все! Кто сейчас помнит какие-то детали? Да за пятьдесят лет никого почти в живых не осталось, что вы! И столько было действительно интересных, по-настоящему содержательных людей, оставивших концертные записи, книги, монографии по искусству. Какие судьбы! О каждом можно говорить без конца. Тот же Лев Адольфович, негодяй в сущности, но умнейший человек и в чем-то миляга. Можно было бы порасспрашивать Аду Адольфовну, но ведь ей, кажется, под девяносто, и -- сами понимаете... Какой-то там случай был с ней во время блокады. Кстати, связанный с Соней. Нет, я плохо помню. Какой-то стакан, какие-то письма, какая-то шутка.

Сколько было Соне лет? В сорок первом году -- там ее следы обрываются -- ей должно было исполниться сорок. Да, кажется, так. Дальше уже просто подсчитать, когда она родилась и все такое, но какое это может иметь значение, если неизвестно, кто были ее родители, какой она была в детстве, где жила, что делала и с кем дружила до того дня, когда вышла на свет из неопределенности и села дожидаться перцу в солнечной, нарядной столовой.

Впрочем, надо думать, что она была романтична и по-своему возвышенна. В конце концов, эти ее банты, и эмалевый голубок, и чужие, всегда сентиментальные стихи, не вовремя срывавшиеся с губ, как бы выплюнутые длинной верхней губой, приоткрывавшей длинные, костяного цвета зубы, и любовь к детям -- причем к любым, -- все это характеризует ее вполне однозначно. Романтическое существо. Было ли у нее счастье? О да! Это -- да! уж что-что, а счастье у нее было.

И вот надо же -- жизнь устраивает такие штуки! -- счастьем этим она была обязана всецело этой змее Аде Адольфовне. (Жаль, что вы ее не знали в молодости.Интересная женщина.)

Они собрались большой компанией -- Ада, Лев, еще Валериан, Сережа, кажется, и Котик, и кто-то еще -- и разработали уморительный план (поскольку идея была Адина, Лев называл его "адским планчиком"), отлично им удавшийся. Год шел что-нибудь такое тридцать третий. Ада была в своей лучшей форме, хотя уже и не девочка, -- фигурка прелестная, лицо смуглое с темно-розовым румянцем, в теннис она первая, на байдарке первая, все ей смотрели в рот. Аде было даже неудобно, что у нее столько поклонников, а у Сони -- ни одного. (Ой, умора!У Сони -- поклонники?!) И она предложила придумать для бедняжки загадочного воздыхателя, безумно влюбленного, но по каким-то причинам никак не могущего с ней встретиться лично. Отличная идея! Фантом был немедленно создан, наречен Николаем, обременен женой и тремя детьми, поселен для переписки в квартире Адиного отца -- тут раздались было голоса протеста: а если Соня узнает, если сунется по этому адресу? -- но аргумент был отвергнут как несостоятельный: во-первых, Соня

дура, в том-то вся и штука; ну а во-вторых, должна же у нее быть совесть -- у Николая семья, неужели она ее возьмется разрушить? Вот, он же ей ясно пишет, -- Николай то есть, -- дорогая, ваш незабываемый облик навеки отпечатался в моем израненном сердце (не надо "израненном", а то она поймет буквально, что инвалид), но никогда, никогда нам не суждено быть рядом, так как долг перед детьми... ну и так далее, но чувство, -- пишет далее Николай, -- нет, лучше: истинное чувство -- оно согреет его холодные члены ("То есть как это, Адочка?" -- "Не мешайте, дураки!") путеводной звездой и всякой там пышной розой. Такое вот письмо. Пусть он видел ее, допустим, в филармонии, любовался ее тонким профилем (тут Валериан просто свалился с дивана от хохота) и вот хочет, чтобы возникла такая возвышенная переписка. Он с трудом узнал ее адрес. Умоляет прислать фотографию. А почему он не может явиться на свидание, тут-то дети не помешают? А у него чувство долга. Но оно ему почему-то ничуть не мешает переписываться? Ну тогда пусть он парализован. До пояса. Отсюда и хладные члены. Слушайте, не дурите! Надо будет -- парализуем его попозже. Ада брызгала на почтовую бумагу "Шип-ром", Котик извлек из детского гербария засушенную незабудку, розовую от старости, совал в конверт. Жить было весело!

Переписка была бурной с обеих сторон. Соня, дура, клюнула сразу. Влюбилась так, что только оттаскивай. Пришлось слегка сдержать ее пыл: Николай писал примерно одно письмо в месяц, притормаживая Соню с ее разбушевавшимся купидоном.

Николай изощрялся в стихах: Валериану пришлось попотеть. Там были просто перлы, кто понимает, -- Николай сравнивал Соню с лилией, лианой и газелью, себя -- с соловьем и джейраном, причем одновременно. Ада писала прозаический текст и осуществляла общее руководство, останавливая своих резвившихся приятелей, дававших советы Валериану: "Ты напиши ей, что она -- гну. В смысле антилопа. Моя божественная гну, я без тебя иду ко дну!" Нет, Ада была на высоте: трепетала Николаевой нежностью и разверзала глубины его одинокого мятущегося духа, настаивала на необходимости сохранять платоническую чистоту отношений и в то же время подпускала намек на разрушительную страсть, время для проявления коей еще почему-то не приспело. Конечно, по вечерам Николай и Соня должны были в назначенный час поднять взоры к одной и той же звезде. Без этого уж никак. Если участники эпистолярного романа в эту минуту находились поблизости, они старались помешать Соне раздвинуть занавески и украдкой бросить взгляд в звездную высь, звали ее в коридор: "Соня, подите сюда на минутку... Соня, вот какое дело...", наслаждаясь ее смятением: заветный миг надвигался, а Николаев взор рисковал проболтаться попусту в окрестностях какого-нибудь там Сириуса или как его -- в общем, смотреть надо было в сторону Пулкова.

Потом затея стала надоедать: сколько же можно, тем более что из томной Сони ровным счетом ничего нельзя было вытянуть, никаких секретов; в наперсницы к себе она никого не допускала и вообще делала вид, что ничего не происходит, -- надо

же, какая скрытная оказалась, а в письмах горела неугасимым пламенем высокого чувства, обещала Николаю вечную верность и сообщала о себе все-превсе: и что ей снится, и какая пичужка где-то там прощебетала. Высылала в конвертах вагоны сухих цветов, и на один из Николаевых дней рождения послала ему, отцепив от своего ужасного жакета, свое единственное украшение: белого эмалевого голубка. "Соня, а где нее ваш голубок?" -- "Улетел", -- говорила она, обнажая костяные лошадиные зубы, и по глазам ее ничего нельзя было прочесть. Ада все собиралась умертвить, наконец, обременявшего ее Николая, но, получив голубка, слегка содрогнулась и отложила убийство до лучших времен. В письме, приложенном к голубку, Соня клялась непременно отдать за Николая свою жизнь или пойти за ним, если надо, на край света.

Весь мыслимый урожай смеха был уже собран, проклятый Николай каторжным ядром путался под ногами, но бросить Соню одну, на дороге, без голубка, без возлюбленного, было бы бесчеловечно. А годы шли; Валериан, Котик и, кажется, Сережа по разным причинам отпали от участия в игре, и Ада мужественно, угрюмо, одна несла свое эпистолярное бремя, с ненавистью выпекая, как автомат, ежемесячные горячие почтовые поцелуи. Она уже сама стала немного Николаем, и порой в зеркале при вечернем освещении ей мерещились усы на ее смугло-розовом личике. И две женщины на двух концах Ленинграда, одна со злобой, другая с любовью, строчили друг другу письма о том, кого никогда не существовало.

Когда началась война, ни та ни другая не успели эвакуироваться. Ада копала рвы, думая о сыне, увезенном с детским садом. Было не до любви. Она съела все, что было можно, сварила кожаные туфли, пила горячий бульон из обоев -- там все-таки было немного клейстера. Настал декабрь, кончилось все. Ада отвезла на саночках в братскую могилу своего папу, потом Льва Адольфовича, затопила печурку Диккенсом и негнущимися пальцами написала Соне прощальное Николаево письмо. Она писала, что все ложь, что она всех ненавидит, что Соня -- старая дура и лошадь, что ничего не было и что будьте вы все прокляты. Ни Аде, ни Николаю Дальше жить не хотелось. Она отперла двери большой отцовской квартиры, чтобы похоронной команде легче было войти, и легла на диван, навалив на себя пальто папы и брата.

Неясно, что там было дальше. Во-первых, это мало кого интересовало, во-вторых, Ада Адольфовна не очень-то разговорчива, ну и, кроме того, как уже говорилось, время! Время все съело. Добавим к этому, что читать в чужой душе трудно: темно, и дано не всякому. Смутные домыслы, попытки догадок -- не больше.

Вряд ли, я полагаю, Соня получила Николаеву могильную весть. Сквозь тот черный декабрь письма не проходили или же шли месяцами. Будем думать, что она, возведя полуслепые от голода глаза к вечерней звезде над разбитым Пулковом, в этот день не почувствовала магнетического взгляда своего возлюбленного и поняла, что час его пробил. Любящее сердце -- уж говорите, что хотите -- чувствует такие вещи, его не обманешь. И, догадавшись, что пора, готовая испепелить себя ради спасения своего единственного, Соня взяла все, что у нее было - баночку довоенного томатного сока, сбереженного для такого вот смертного случая, -- и побрела через весь Ленинград в квартиру умирающего Николая. Сока там было ровно на одну жизнь.

Николай лежал под горой пальто, в ушанке, с черным страшным лицом, с запекшимися губами, но гладко побритый. Соня опустилась на колени, прижалась глазами к его отекшей руке со сбитыми ногтями и немножко поплакала. Потом она напоила его соком с ложечки, подбросила книг в печку благословила свою счастливую судьбу и ушла с ведром за водой, чтобы больше никогда не вернуться- бомбили в тот день сильно.

Вот, собственно, и все, что можно сказать о Соне. Жил человек -- и нет его. Одно имя осталось.

Ада Адольфовна, отдайте мне Сонины письма.

Ада Адольфовна выезжает из спальни в столовую, поворачивая руками большие колеса инвалидного кресла. Сморщенное личико ее мелко трясется. Черное платье прикрывает до пят безжизненные ноги. Большая камея приколота у горла. На камее кто-то кого-то убивает: щиты, копья, враг изящно упал.

Письма?

Письма, письма, отдайте мне Сонины письма

Не слышу!

Слово "отдайте" она всегда плохо слышит раздраженно шипит жена внука, косясь на камею.

Не пора ли обедать? -- шамкает Ада Адольфовна.

Какие большие темные буфеты, какое тяжелое столовое серебро в них, и вазы, и всякие запасы: чай, варенья, крупы, макароны. Из других комнат тоже виднеются буфеты, буфеты, гардеробы, шкафы -- с бельем, с книгами, со всякими вещами. Где она хранит пачку Сониных писем, ветхий пакетик, перехваченный бечевкой, потрескивающий от сухих цветов, желтоватых и прозрачных, как стрекозиные крылья? Не помнит или не хочет говорить? Да и что толку -- приставать к трясущейся парализованной старухе! Мало ли у нее самой было в жизни трудных дней? Скорее всего она бросила эту пачку в огонь, встав на распухшие колени в ту ледяную зиму, во вспыхивающем кругу минутного света, и, может быть, робко занявшись вначале, затем быстро чернея с углов, и, наконец, взвившись столбом гудящего пламени, письма согрели, хоть на краткий | миг, ее скрюченные, окоченевшие пальцы. Пусть так. Вот только белого голубка, я думаю, она должна была оттуда вынуть. Ведь голубков огонь не берет.

Рассказ «Соня» произвел на меня сильное впечатление. Во-первых, потому, что написан от третьего лица, человека, совершенно постороннего, наблюдателя, который смотрит со стороны на все происходящее, без оценивания, просто передает то, что услышал. Такой прием придает достоверность всему повествованию, таким образом, утверждается истинность ценностей, основанных на опыте человека, прожившего почти век: с Соней мы знакомимся со слов старой женщины, Ады Адольфовны, которая рассказывает о жизни до войны (Ада Адольфовна прошла войну и блокаду).

Во-вторых, можно сразу обратить внимание на то, что язык рассказа насыщен тропами и фигурами речи: метафорами («стыло бульонное озерцо»), сравнениями («истуканом сидела в торце длинного накрахмаленного стола», «Влюбилась так, что только оттаскивай»), необычными эпитетами («лежала праздная ложка», «Сонины лошадиные черты», «нарядно бессмертная»), каждая новая мысль-предложение основано на инверсии («Было ли у неё счастье?», «не мешайте, дураки!»), синтаксические конструкции разговорного стиля («Год шел что-нибудь тридцать третий», «И вот надо же - жизнь устраивает такие штуки!»). Рассказ построен на антитезе, проявляющейся на разных уровнях: пространственном (небо – квартира), временном: время в рассказе организованно очень плотно и четко (жизнь до войны противопоставляется жизни военной). Даже внешность Сони противоречива: «Грудь впалая, ноги такие толстые - будто от другого человеческого комплекта»; тонкая натура, но одевается безвкусно: «огромный висячий бант блузки торчит из твердых створок костюма, и рукава всегда слишком длинные». Несоответствие облика и личностных качеств и Сони (непривлекательная внешне, Соня наделена добрым и покладистым характером), и героев из компании (привлекательные негодяи, способные на подлость), Соня противопоставляется всей компании.

С самых первых строк рассказа мы понимаем, что рассказ печален, серьезен и даже грустен: «Жил человек – и нет его. Только имя осталось»

Автор знакомит нас с компанией людей, в целом считающихся приятными, образованными, интеллигентными. Сами себя эти люди считают интеллектуалами, здесь есть и писатели, и авторы научных монографий: «И сколько было действительно интересных, по-настоящему содержательных людей, оставивших концертные записки, книги, монографии по искусству». Но читателя настораживают несоответствия в описании этих людей: Лев Адольфович – «негодяй в сущности, но умнейший человек и в чем-то миляга», сестра Льва Адольфовича, Ада – «женщина острая, худая, по-змеиному элегантная». Имена главных героев говорящие: Ада Адольфовна, Лев Адольфович - намек на хищников, ад, фашистов – все это вместилось в этих людей, а ведь они считаются образованными, умными, «милейшими»!

Неизвестно, каким образом Соня попала в эту компанию, откуда она появилась, но сразу же стала объектом насмешек «милейших» людей: «А Ада сладким голоском говорила: «А я вот в восторге от ваших бараньих мозгов!» - «Это телячьи», - не понимала Соня, улыбаясь. И все радовались: ну не прелесть ли?!» Соня все время находится в центре конфликта, с идеями и мыслями, которые идут вразрез с общественными (ее одежда, манера поведения: «А на свадьбе от Сониных тостов веяло вчерашней кутьей с гробовыми мармеладками»). При помощи овеществления автор показывает, что люди, окружающие Соню, «используют» её в своих целях, как нужную вещь, но при этом подсмеиваются над ней, считают, что она некрасива («голова как у лошади Пржевальского»), глупа («Соня была дура»), снашивает туфли набок и не умеет одеваться. Но у Сони обнаруживаются необыкновенно полезные для общества качества: хорошо готовит, на нее можно оставить детей и квартиру.

Но мы понимаем, что она – своего рода резонер из классической драмы. Соня раскрывает двуличие «милейших» людей, ее устами, словно устами младенца, «глаголет истина». А в той компании, куда попала Соня людям вообще не приходит в голову, что можно быть честным, искренним человеком, это не укладывается в их рамки «настоящей жизни». Но время все расставляет по местам. Где они, эти блестящие, остроумные интеллектуалы? Их нет. Канули в небытие Смыты временем. А Соня-то есть. Да и дурочкой ее нельзя назвать, мы узнаем, что она работает в музее, следовательно, у нее есть образование, она разбирается в искусстве, истории. Приговор «дура» ей выносят из-за того, что она не умеет лицемерить и подстраиваться под окружающих ее людей в угоду их «моральным нормам». Соня, с их точки зрения, – дура, потому что такого человека, неравнодушного, по-детски наивного, порядочного (она ничего не брала, а все отдавала бескорыстно и любя: «послала ему, свое единственное украшение: белого эмалевого голубка») – встретишь крайне редко. Поэтому и глупость ее чиста - «кристалл Сониной души».

Несмотря на то, что Соня наивный и скучный человек, она «романтична и по-своему возвышенна». В этой фразе мы видим отношение автора к Соне: в ней и симпатия, и ирония одновременно. С помощью иронии автор, в том числе, помогает понять фальшивое прожигание жизни всего элитного общества («Какие судьбы! О каждом можно говорить без конца»), их внутреннюю пустоту, противопоставленную крайне редкому в этом обществе качеству Сони – бескорыстному служению людям. Она, как и положено появляться романтическому герою, появляется ниоткуда: «неизвестно, кто были ее родители, какой она была в детстве, где жила и что делала до того дня, когда вышла на свет из неопределенности и села дожидаться перцу в солнечной, нарядной столовой». К тому же, Соня по своим моральным, личностным качествам выше окружающих ее людей: она умеет любить, бескорыстна, честна. Но у Сони есть и недостатки – она не имеет сильного характера и веры в себя. Автор показывает свое отношение к Соне через отношение к ней детей: дети, как известно, очень тонко чувствуют душу человека, не умеют лгать. Они любят Соню и искренне огорчаются, когда Соню «перебрасывают» в другую семью. Именно дети по-настоящему ценят Соню, и она тоже рада им.

Несмотря на все ее недостатки, о которых все время напоминала Ада, Соня оказывается высоко моральным и глубоко нравственным человеком. Она смогла вынести все издевательства над собою, не унижаясь, смогла не уронить достоинство.

Ада Адольфовна никак не могла найти применение собственным способностям, но, наконец, нашла способ насолить Соне - придумала любовь «по переписке» (реминисценция к романам в эпистолярном жанре: «Гранатовый браслет» Куприна А. И.) Письма играют большую роль и имеют определенную ценность, в конце повествования из-за них даже разгорается спор. У Сони появляется выдуманный Адой Адольфовной влюбленный по имени Николай, «обремененный семьей и тремя детьми и страстно влюбленный в Соню». «Переписка была бурной с обеих сторон. Соня, дура, клюнула сразу. Влюбилась так, что только оттаскивай. Пришлось слегка сдержать ее пыл: Николай писал примерно одно письмо в месяц, притормаживая Соню». Героиня самоотверженно пронесла любовь через всю войну и блокаду. «В блокадный зимний день она, несмотря на слабость и холод, побрела по адресу Николая (адресу отца Ады Адольфовны), принесла «ему» баночку довоенного томатного сока: «сока там было ровно на одну жизнь». Она спасла любимого человека (судьба распорядилась так, что Соня спасает не заслужившую баночку с томатным соком Аду), отдав ему последнее, что у нее было.

Я думаю, что дело не в том, был ли реален человек, которого она любила, или нет, дело в том, что она могла любить – это и есть настоящее счастье! И мне жаль, что в жизни Сони не было человека, оценившего ее по достоинству. Таким образом, основная идея этого рассказа – любовь, способная на подвиг.

Я считаю, Татьяна Толстая поднимает также проблему маленького человека.

Автор раскрывает перед нами человеческие образы и характеры обычных людей, старающихся прожить жизнь как можно лучше, веселее. Но наша жизнь по сути своей прекрасна, ее не надо ни приукрашать, ни перекрашивать. Не надо притворяться человеком, надо быть им. Наша жизнь – бесценный подарок, а истинны в ней только те ценности, которые мы создаем сами, своими руками и своей душой: любовь, семья, дети, дом, работа. Все это и есть смысл существования человека. Рассказ о жизни Сони заканчивается так же, как и начинался: «Жил человек – и нет его» – это кольцевая композиция, – как будто напоминая нам о том, что ничто не вечно и никто не вечен, и что все возвращается на круги своя. Парадоксально, но именно скучная, некрасивая, неинтересная Соня по прошествии времени признается самым счастливым человеком: «Уж что-что, а счастье у нее было». Соня оказалась самой счастливой потому, что верила в любовь. Жизнь скрыла от нее пошлую правду, и она умерла умиротворенной. Т. Толстая говорит нам, что это есть истинная, вечная ценность человеческого существования: «Ведь голубков огонь не берет».